Игорь Всеволжский - Ночные туманы

Даже у него, пережившего многое, дрогнуло колено в этот момент... За толстыми стеклами боевой рубки возникло пламя, забушевал огненный смерч, и радостный голос летчика, корректировавшего стрельбу, оповестил:

"Прямое попадание в цель!"

По корабельной трансляции об этом узнал экипаж.

Моряки кричали "ура".

Сейчас нажимают кнопку молодые ученики адмирала.

- Разрешите?

Вошел начальник штаба, славный старый соратник Филатыч, с загорелым широким матросским лицом. Один из тех, на которых можно вполне положиться.

- Садись, Филатыч, рассказывай...

Обсудили предстоящий выход катеров в море. Склонились над картой, расстеленной на столе, обитом пупырчатой черной клеенкой, и Сергею Ивановичу вспомнилось, как вот так же, в этом же кабинете у старого командира бригады он сидел над картой с Севой Гущиным в первые дни Великой Отечественной войны... И Сева, отчаянный Сева-сорвиголова, развивал на первый взгляд фантастические проекты...

Зашел начальник политотдела. С ним Сергей Иванович тоже за эти годы сработался, они с полуслова понимали ДРУГ друга.

- Я хочу во "Фрегате", - сказал Валерий Тихонович, - устроить встречу с летчиками, корректирующими стрельбы ("Фрегатом" называлось кафе на территории части).

- Добро. Летчики - наши помощники и друзья. Что может быть радостнее услышать с неба доброжелательный голос?

- Потом думаю устроить литературную встречу.

И встречу с артистами театра Черноморского флота. Эх, клуба хорошего нет!

- Да уж. Как был бы я счастлив, если бы мог построить новый, а старый разломать на дрова! - вздохнул Сергей Иванович. - Подумать только, всю войну простоял, лишь одна стена обвалилась. Уцелел. А какие здания рушились!

Потом решали, кого назначить командиром катера (Бессонов уходил в академию).

- Претендует Пащенко, - сказал Филатов. - И он Имел бы право, если бы...

- Если бы он не был тем, что он есть, - возразил Валерий Тихонович.

- Нам незачем искать командира на других кораблях, - сказал Сергей Иванович.

- Вы считаете, товарищ адмирал, что Строганов справится?

- Убежден.

- А не слишком ли быстро он у нас продвигается? - осторожно спросил Валерий Тихонович. - Правда, я против него ничего не имею. Мнё~ нравится, что взамен демобилизованных с его корабля он предложил взять к себе двоих списанных за провинности.

- И вы знаете, что он сказал мне? Что он сам был трудновоспитуемым, а ведь вот "выпрямился", и эти двое не пропащие люди, хотя и наломали, по словам Пащенко, дров.

- Из Строганова получится командир корабля, - сказал Филатов. - Как о помощнике, штурмане, я о нем самого лучшего мнения...

- Ну, значит, решено, - заключил адмирал. - А для Пащенко это повод всерьез призадуматься.

Ох уж этот Пащенко! На днях адмирал сказал ему с укоризной:

- Опять по пустякам списываете людей с корабля...

Пащенко удивленно поднял брови:

- Вы сами говорите всегда, товарищ контр-адмирал, что людям несовершенным не место у нас...

- Неисправимым, да. Но таким, которые могут исправиться...

- Я убежден, - сказал Пащенко, - что их исправить нельзя.

Теперь за исправление оступившихся берется Строганов.

Узнав о назначении Строганова, Пащенко почтет себя уязвленным и обойденным. Ну что ж?

Сергей Иванович взглянул на часы:

- Пойдемте обедать, друзья.

Сергей Иванович входил в столовую скромно, без блеска, он как-то весь растворялся в массе своих офицеров.

И никому из хозяйственников и Б голову не приходило поставить на стол адмирала не ту еду, которой удовлетворялись все остальные.

Послеобеденные часы адмирал посвятил новым катерам. Он гордился ими, знал каждого человека (матросы годились ему и во внуки). Он с сожалением отпускал Бессонова в академию, хотя и был рад, что его ученик, молодой офицер, поднимается на следующую ступень службы морю. Сколько ступенек Сергей Иванович сам пересчитал в своей жизни! Бывало, не только поднимался. И оступался. Но всегда с упорством шагал все выше и выше. Он увидел Строганова, который и не догадывался о близком своем назначении; ему нравилось умное, сосредоточенное лицо этого офицера. Строганов сумел завоевать уважение и любовь всего экипажа.

Сергей Иванович обошел весь корабль, и ему было приятно, что он обжит, и каюты и кубрики не кажутся больше временным, только на выход в море,-жильем..

В воскресенье я снова пошел на Большую Морскую с надеждой, что Сергей Иванович разговорится о прошлом.

Жена адмирала Ольга Захаровна поит нас чаем. Меня знакомят с курсантом Севой Тучковым. Сева похож на отца. Он пришел в увольнение.

- Я еще в детстве читал ваши книги, - говорит он мне. - Особенно понравилась книжка о Гущине. Прочитал я, как Гущин погиб, - разревелся... Да, отец! Мы всем классом нагрохали Вадиму такое письмо... Авось призадумается. Я подписал его первым.

Сева уходит.

Сергей Иванович усмехается:

- Я помню, как вы обо мне писать собирались. Я сердился на вас: персону нашли! Только теперь мне пришлось убедиться, что молодым, пожалуй, полезно знать биографии отцов.

Рассказ адмирала Тучкова

Я родился во Владикавказе. Мой отец был полковым капельмейстером. Одержимый музыкой, он в свободное время играл на трубе. Соседи прозвали его "чертовым трубачом" и ходили в полк жаловаться. Немногочисленные знакомые, которых он угощал своими концертами, перестали бывать в нашем доме. Отец вбил себе в голову, что если он неудачник, то сын его будет знаменитостью.

И обучал меня играть на трубе с упорством, достойным лучшего применения. Я возненавидел трубу. У меня не раз появлялось желание разломать ее на куски и спустить в уборную. А он командовал: "Дуэт из "Робертадьявола"!"

Какой радостью было, когда из Владикавказа отца перевели в большой город в Грузию, на родину матери. Занятия, думал я, надолго прекратятся!

Ямщик стегал кнутом лошадей и рассказывал:

- Вот в этом самом месте камень с горы упал. Фаэтон с людьми завалило, пять дён откапывали. Все мертвенькие.

Дико гикнув, он подстегнул лошадей, стараясь убраться от опасного места.

Высоко над головой, в горах, паслись козы. Они резвились, бодали друг друга, скользили с лужайки на камни, перепрыгивали через расщелины. В ущелье плавал густой, как студень, туман.

На скале чернел развалившийся замок. В пустые окна были видны белые облака. Мы проехали через узенький мостик над бездонным ущельем. Небольшое низкое здание из серого камня стояло на краю дороги. Одноногий солдат, стуча деревяшкой, сбежал с каменных ступенек.

- Самовар поставь, - приказал отец.

Одноногий засуетился, завернул за угол здания и исчез. Кругом - и слева и справа, и спереди и сзади - поднимались отвесные скалы, уходившие в небо. Белым ручейком вилась дорога.