M. Базилевичъ - ПОЛОЖЕНІЕ РУССКИХЪ ПЛЕННЫХЪ ВЪ ГЕРМАНІИ И ОТНОШЕНІЕ ГЕРМАНЦЕВЪ КЪ НАСЕЛЕНІЮ ЗАНЯТЫХЪ ИМИ ОБЛАСТЕЙ ЦАРСТВА ПОЛЬСКАГО И ЛИТВЫ

Заканчивая свои матеріалы о положеніи русскихъ плѣнныхъ въ Германіи, я считаю необходимымъ упомянуть о судьбѣ искалѣченныхъ на работахъ. Я уже говорилъ, что наши плѣнные работаютъ на всевозможныхъ заводахъ и фабрикахъ. Они широко обслуживаютъ и сельское хозяйство. Можно смѣло сказать, что почти вся Германія, за исключеніемъ спеціальныхъ заводовъ, гдѣ въ силу тѣхъ или другихъ соображеній нѣмцы считаютъ невозможнымъ допустить къ работамъ плѣнныхъ, вся Германія обслуживается русскими. Русскіе плѣнные служатъ и дворниками, и слесарями, и портными, и парикмахерами, служатъ они въ деревняхъ какъ батраки. Нѣмцы нисколько не считаются съ профессіей плѣннаго и сплошь и рядомъ назначаютъ на работы на фабрикахъ людей, которые у насъ въ Россіи ходили только за сохой и, быть можетъ, за всю свою жизнь не видали завода. Они совершенно теряются среди этой массы вертящихся колесъ, шипящихъ и свистящихъ машинъ и, благодаря своей неповоротливости и неприспособленности, попадаютъ въ маховики, въ пасы и или убиваются на мѣстѣ, или остаются калѣками на всю жизнь. Во многомъ отношеніи этому способствуютъ сами нѣмцы, такъ какъ уходъ за машиной требуетъ не только умѣнья, но даже и спеціальнаго костюма, наши же плѣнные, одѣтые въ большинствѣ случаевъ въ какіе-то совершенно изодранные опорки, вынуждены работать зачастую въ шинеляхъ, если таковыя сохранились. Полы этой шинели развѣваются и попадаютъ въ вертящіяся колеса. Не мало ихъ калѣчится и на полевыхъ работахъ, такъ какъ нѣмцы не принимаютъ никакихъ мѣръ для огражденія безопасности ихъ труда. Кромѣ того, если они работаютъ у крупныхъ помѣщиковъ, то ихъ заставляютъ обслуживать сложныя сельскохозяйственныя машины, съ которыми нашъ плѣнный также мало знакомъ. И вотъ эти фабрики и заводы, а равно отдѣльныя лица, въ видѣ помѣщиковъ и другихъ сельскихъ хозяевъ, желая оградить себя отъ предъявленій исковъ со стороны искалѣченныхъ нашихъ плѣнныхъ, пользуются полнымъ незнаніемъ языка и, войдя въ стачку съ карауломъ, завѣдующимъ плѣнными, заставляютъ ихъ расписываться на особыхъ свидѣтельствахъ. Мнѣ, какъ хирургу, приходилось имѣть дѣло почти исключительно съ искалѣченными на такихъ работахъ. Я велъ подробную статистику своей врачебной работы въ плѣну, которая будетъ опубликована мною въ отдѣльномъ трудѣ по вопросу о положеніи военно-санитарнаго персонала въ плѣну въ Германіи, а потому здѣсь я не буду подробно касаться этого вопроса. Я скажу только, что въ среднемъ, не исключая, конечно, никакихъ праздниковъ, моими товарищами-помощниками: докторами Горбенко и Ранинскимъ, а также и мною различныхъ операцій производилось 1,7 въ день, съ февраля по декабрь мѣсяцъ 1916 г. Изъ всѣхъ оперированныхъ только 5 человѣкъ были ранеными на фронтѣ, — я хочу сказать, что только этимъ пяти я дѣлалъ операціи, какъ раненымъ въ бою, остальные же, слѣдовательно, были какъ бы нѣмецкіе рабочіе, пострадавшіе на тѣхъ или другихъ работахъ. Такимъ образомъ русскіе врачи должны были обслуживать не русскихъ раненыхъ, а русскихъ солдатъ, временно ставшихъ нѣмецкими рабочими. Не рѣдки были случаи, когда плѣнные привозились со старыми несросшимися переломами костей, такъ какъ ихъ подолгу держали искалѣченными при всякихъ околоткахъ въ рабочихъ командахъ, которыми завѣдывали нѣмецкіе врачи, въ громадномъ большинствѣ случаевъ проявлявшіе удивительное невѣжество въ медицинскомъ смыслѣ слова. Я сшивалъ кости, получалось сростаніе, и плѣнный черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вновь отправлялся на работу. Тогда я пересталъ дѣлать такія операціи, которыя вели къ усиленію кадра рабочей силы Германіи. Вотъ эти искалѣченные на работахъ являлись ко мнѣ въ лазаретъ, и какъ особое сокровище гдѣ-либо на груди, въ мѣшочкѣ хранимое, передавали мнѣ бумагу съ какимъ-то нѣмецкимъ текстомъ и цѣлымъ рядомъ подписей. Бумаги эти были почти всѣ одного и того же содержанія. Напримѣръ: «Я, нижеподписавшійся, удостовѣряю, что, работая у помѣщика такого-то, съ цѣлью поправить крышу на сараѣ, взялъ лѣстницу. Хозяинъ въ присутствіи какого-то конвойнаго предупредилъ меня, что лѣстница старая и гнилая, а потому можетъ поломаться и я могу упасть, но я не обратилъ никакого вниманія на предупрежденіе хозяина и полѣзъ по этой лѣстницѣ, которая дѣйствительно сломалась; я упалъ и получилъ переломъ такой-то ноги. Такимъ образомъ въ случившемся несчастьи я виноватъ исключительно самъ и никакихъ претензій къ хозяину не имѣю и имѣть не буду, въ чемъ и даю свою собственноручную подписку». И подъ бумагой красовалась какая-нибудь подпись въ родѣ Семена Лапкина. Тамъ же была приписка, что бумага эта переведена на русскій языкъ такимъ-то и содержаніе ея пострадавшему прекрасно извѣстно, а затѣмъ въ качествѣ свидѣтелей фигурировали подписи нѣсколькихъ нѣмецкихъ ландштурмистовъ.

Такихъ бумагъ мнѣ приходилось читать цѣлыя десятки.

Нѣсколько иначе обстояло дѣло съ искалѣченными на казенныхъ работахъ и фабрикахъ. Въ то время, какъ искалѣченный на сельскихъ работахъ и превратившійся въ инвалида могъ разсчитывать попасть въ Россію, искалѣченныхъ на заводахъ и казенныхъ работахъ, особенно работавшихъ на оборону Германіи, ни въ коемъ случаѣ не отпускали на родину. Такъ, напр., былъ искалѣченъ уроженецъ Могилевской губ., мѣстечка Толочинъ, Бычковъ Мина. У него была раздроблена кисть и предплечье правой руки, и несмотря на то, что онъ почти не можетъ владѣть этой рукой и ни въ коемъ случаѣ не можетъ быть годенъ къ военной службѣ, онъ задерживается нѣмцами и не отправляется въ Россію. Далѣе Константинъ Озеровъ (г. Псковъ, За Великія ворота, Н. слобода, собствен. домъ Базунова, Николая Яковлевича — его дяди), работая на военной фабрикѣ Шихау въ Эльбингѣ, имѣлъ настолько плохую обувь, что накололъ себѣ ногу на валявшіяся кругомъ на полу желѣзныя опилки. У него получилась гангренозная флегмона, и какъ всегда, онъ былъ доставленъ очень поздно въ лазаретъ, когда флегмона занимала уже всю ногу, и Озеровъ былъ въ безсознательномъ состояніи. Я сдѣлалъ громадные разрѣзы и больной случайно выжилъ. Въ результатѣ вся нога покрыта рубцами, мускулатура въ значительной степени атрофирована, пострадала и подвижность ноги. Онъ тоже ни въ коемъ случаѣ не пригоденъ къ военной службѣ, но его не отпускаютъ. У Сливинскаго, Ивана Кацперовича (Варшавской губ., Ловицкаго уѣзда, вол. Бѣлявы, м. Соббота) была раздроблена лѣвая голень съ большимъ дефектомъ костей. Несмотря на всѣ принятыя мною мѣры, спасти ногу не удалось, и я ампутировалъ ему голень; его тоже не выпускали. Такихъ случаевъ я могъ бы привести десятки. Тогда я рѣшилъ сдѣлать подлогъ. Дѣло въ томъ, что шефомъ нашего лазарета былъ докторъ Резе, глубокій старикъ, къ тому же морфинистъ. Онъ часто забывалъ сказанное наканунѣ и потому я передѣлалъ всѣ исторіи болѣзней объ этихъ искалѣченныхъ, показавъ, что всѣ они пострадали на сельскихъ работахъ, а не на фабрикахъ и заводахъ, а больнымъ строго на строго приказалъ даже во снѣ не говорить о томъ, гдѣ были искалѣчены. И только благодаря этому, продержавъ довольно долго подъ разными предлогами больныхъ въ лазаретѣ и воспользовавшись забывчивостью доктора Резе, мнѣ удалось упомянутыхъ инвалидовъ отправить въ лагерь Альтдамъ, который являлся концентраціоннымъ пунктомъ для отправки инвалидовъ — нижнихъ чиновъ въ Россію.