Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

Третья всеобщая забастовка началась в назначенный срок 8 декабря, но сразу же обозначился ее неуспех. Многие железные дороги прямо отказались к ней примкнуть. В Петербурге бастовала только незначительная часть рабочих. «Приказали начать забастовку, а не слушаются!» – иронически замечало «Новое время» 9 декабря и уже на следующий день сообщало: «Всероссийская забастовка провалилась самым плачевным образом».

Все же дороги московского узла забастовали (кроме Николаевской, которая усиленно охранялась войсками), и революционные партии, собравшие в Москве около 2000 вооруженных дружинников, решили продолжать выступление по намеченному плану.

Задачей было добиться перехода войск на сторону революции. Но выступление начиналось в атмосфере народного равнодушия: не чувствовалось ни малейшей «психологической заразы». Штаб боевых дружин поэтому решил повести партизанскую войну на территории старой столицы. Дружинникам были даны следующие «технические указания»: [114] Троцкий Л . 1905 год. «Действуйте небольшими отрядами… Против сотни казаков ставьте одного-двух стрелков… Попасть в сотню легче, чем в одного, особенно если этот один неожиданно стреляет и неизвестно куда исчезает… Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти».

Расчет был таков: солдаты будут стрелять, попадая не в скрывшихся дружинников, а в мирное население; это озлобит его и побудит примкнуть к восстанию.

По всему городу строились баррикады – по большей части из опрокинутых саней или телег и выломанных ворот, с фундаментом из снега. Баррикад было много, но их вообще не защищали; они должны были только задерживать движение войск и облегчать возможность обстрела из окон.

Такая тактика позволяла вести борьбу, почти не неся потерь: дружинники стреляли в войска и тотчас скрывались в лабиринте внутренних дворов. Они подстреливали отдельных городовых, стоявших на посту. Власти не сразу справились с этой формой борьбы. Зато драгуны и казаки, которые сначала действовали неохотно, озлобились и с подлинным азартом гонялись по городу за неуловимым противником. «Можно ли считать мужеством стрельбу из-за угла, из подворотни, из форточки?» – писал в «Новом времени» (23 декабря) «Москвич»: «Выстрелить… а затем удирать через заборы и проходные дворы, заставляя за свою храбрость рассчитываться мирных граждан жизнью и кровью, – куда какое мужество и героизм, не поддающийся описанию».

Был издан приказ, предписывающий дворникам держать ворота на запоре. Дружины ответили контрприказом: дворников, запирающих ворота, избивать, а при повторении – убивать. Несколько домов, из окон которых стреляли, подверглись артиллерийскому обстрелу.

Восстание не разгоралось, но и партизанская война не прекращалась. Она тянулась с 9 по 14 декабря – среди казаков и драгун начало сказываться физическое утомление, – когда адмирал Дубасов обратился по прямому проводу в Царское Село к государю. Он объяснил положение и подчеркнул, какое значение имеет исход борьбы в Москве. Государь отдал приказ отправить на подмогу лейб-гвардии Семеновский полк.

Утомление ощущалось в войсках, но и обывателю надоела стрельба; дружинники все меньше находили доброхотных помощников при постройке баррикад, все чаще наталкивались на определенную враждебность, на добровольную милицию, организованную Союзом русских людей. Прибытие 15 декабря Семеновского полка в Москву окончательно решило судьбу революционного выступления. Дружинники стали отходить за город. Перед уходом они еще явились на квартиру начальника охранного отделения Войлошникова и расстреляли его, несмотря на мольбы его детей.

Главной «коммуникационной линией» революционеров была Московско-Казанская дорога. Отряд семеновцев с полковником Риманом во главе двинулся вдоль этой дороги, занимая станции и расстреливая захваченных с оружием дружинников. В городе стрельба затихла. Только в рабочем квартале Пресня, высоко поднимающемся над извилиной Москвы-реки, революционеры держались на два-три дня дольше. Наконец 18 декабря после артиллерийского обстрела и Пресня была занята без боя отрядом семеновцев. Энергия адмирала Ф. В. Дубасова и генерала Г. А. Мина сломила без больших жертв попытку вооруженного восстания: за десять дней борьбы общее число убитых и раненых не превысило 2000.

Всеобщая забастовка кончилась фактически раньше прекращения борьбы в Москве. 19 декабря еще вспыхнуло восстание в Ростове-на-Дону, но через два дня и оно было подавлено.

После этого оставалось только восстановить порядок на окраинах. Самую серьезную проблему представляла Сибирь. С первой всеобщей забастовки Сибирская дорога находилась фактически в управлении стачечных комитетов. На дороге образовалось несколько революционных опорных пунктов. Молва приумножила их силу и значение. Было известно, что забастовщики пропускают поезда с запасными, возвращающимися из Маньчжурии, но по дороге подвергают их революционной «обработке». Командование на Дальнем Востоке растерялось. Генерал Линевич вошел в соглашение со стачечным комитетом для эвакуации запасных. Питаясь смутными слухами о русской революции, маньчжурская армия глухо волновалась. Происходили офицерские и солдатские митинги.

«Реакция выдвигает Игнатьева и ломит Витте, – записывал Куропаткин 23 декабря в своем дневнике. – Николай Николаевич добивается военной диктатуры». Генерал Линевич – в беседе с Куропаткиным – «не признает нужным бороться против крайних партий. Несколько раз повторял, что порядок не будет восстановлен в России, пока не явится свой Наполеон, способный сломить все и всех… Уж не мнит ли он себя?..»

28 декабря командование маньчжурской армии получило через Шанхай телеграмму государя от 14 декабря, возлагающую на генерала Ренненкампфа восстановление порядка на Сибирской, Забайкальской и Китайской железных дорогах. Генерал Линевич и Куропаткин были смущены: сначала возникла мысль «пустить Ренненкампфа в качестве туриста»… Куропаткин считал нужным, чтобы деятельность Ренненкампфа «регламентировалась постановлениями Государственной думы (?)». Но трудно было не исполнить прямой приказ государя.

В это время государь нашел более быстрого исполнителя. Генерал Меллер-Закомельский принял поручение – очистить от революционеров Великий сибирский путь. В ночь на Новый год, с отрядом всего в двести человек, подобранным из варшавских гвардейских частей, он выехал из Москвы на экстренном поезде. Такое предприятие могло показаться безумием: говорили, что в Чите многотысячное революционное войско, что запасные, возвращающиеся из Маньчжурии, – а в пути их были десятки тысяч – утратили всякую дисциплину. Но горсть людей с решительным командиром оказалась сильнее анархической стихии.