Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

С 1903 г. – по одним данным, под впечатлением кишиневского погрома, по другим – под влиянием социал-революционера Гершуни, Азеф стал менее полно осведомлять полицию и все активнее участвовать в партии. Аресты и смерти других руководителей выдвинули Азефа на одно из первых мест среди организаторов террора, наряду с Б. Савинковым. Азеф едва ли был этому рад: он чувствовал себя под непрерывной угрозой разоблачения и смерти. Отмечают, что он боялся опьянеть, чтобы не проговориться, и что он во сне стонал, скрежетал зубами и разговаривал и потому на ночь запирался один в своей комнате. В то же время он широко пользовался субсидиями обеих сторон – кстати, он получал много больше денег из революционных фондов, нежели от полиции, – предавался кутежам в дорогих ресторанах и шантанах, объясняя террористам, что это лучший способ «отвести глаза»; тратил огромные суммы на одну шансонетную певицу.

Пока революция шла вверх, Азеф служил больше ей, чем полиции; когда правительство победило, Азеф снова стал ревностнее исполнять свои обязанности агента-осведомителя и в 1907 г. фактически совершенно дезорганизовал революционный террор. Систематические неудачи начали вызывать в партии подозрения; публицист В. Л. Бурцев (занимавшийся преимущественно историей революции) выступил против Азефа с открытым обвинением. Сначала лидеры партии ему не верили, ввиду революционных «заслуг» Азефа в прошлом. Но Бурцев вступил в сношения с бывшим директором департамента полиции Лопухиным (уволенным в свое время без пенсии), который подтвердил ему, а затем и посетившим его в Лондоне представителям партии, что Азеф – давнишний агент охранного отделения. Был созван партийный суд; Азеф сначала энергично защищался; но в перерыве между двумя заседаниями скрылся. Он так и пропал без вести. [150] Азеф прожил после этого еще лет десять за границей под другой фамилией; он умер от болезни почек весною 1918 г. в Берлине.

Для партии социалистов-революционеров это было жесточайшим ударом: несколько террористов даже покончили с собой. Но, желая превратить свой провал в орудие борьбы против власти, левые партии тотчас же перешли в наступление и стали обвинять правительство в «провокации». В запросе думских социал-демократов и трудовиков прямо говорилось, будто полиция сама организовала террор через своих агентов «в целях усиления реакции и для оправдания исключительных положений», хотя в действительности с момента наступления так называемой «реакции» сошел почти на нет и революционный террор…

А. А. Лопухин был арестован, как гласило правительственное сообщение, за то, что он выдал революционерам имя секретного агента, и это вызвало «прекращение для него возможности предупреждать полицию о преступных планах сообществ». До этого ареста лидер французских социалистов Жорес писал в Humanite: «Очевидно, правительство чувствует себя виноватым в деле Азефа, так как не решается задержать Лопухина. Во всякой стране государственный деятель, выдавший вверенный ему по службе секрет, подвергся бы немедленному аресту и понес бы соответствующую кару». Однако, когда А. А. Лопухин был затем приговорен к пяти годам каторги, [151] Сенат смягчил эту кару до ссылки на поселение. в русском обществе готовы были считать его чуть ли не безвинною жертвой.

Думское большинство в этом случае не поддалось на агитационный прием левых. «Благодаря делу Азефа партия социалистов-революционеров потерпела страшное поражение, – заявил в Думе октябрист фон Анреп, – и теперь она хочет выместить свою злобу». «Теперь, утопая и захлебываясь в этой грязи, они стараются этой грязью забрызгать и правительство», – говорил докладчик по запросу граф В. А. Бобринский.

П. А. Столыпин 11 февраля выступил в Думе с ответом по делу Азефа. Он указал, что термин «провокация» в данном случае неприменим . «По революционной терминологии, всякое лицо, доставляющее сведения правительству, есть провокатор… Это прием не бессознательный, это прием для революции весьма выгодный. Правительство должно совершенно открыто заявить, что оно считает провокатором только такое лицо, которое само принимает на себя инициативу преступления, вовлекая в эти преступления третьих лиц… Не странно ли говорить о провоцировании кем-либо таких лиц, как Гершуни, Гоц, Савинков, Каляев, Швейцер и другие?»

Изложив затем фактические сведения о деятельности Азефа как агента и члена партии социалистов-революционеров, Столыпин подчеркнул, что именно с тех пор, как Азеф попал на самые верхи партии, «все замыслы центральных организаций не приводят уже ни к чему, расстраиваются и своевременно разоблачаются… Насколько правительству в этом деле полезен свет, настолько для революции необходима тьма. Вообразите, господа, весь ужас увлеченного на преступный путь, но идейного, готового жертвовать собой молодого человека или девушки, когда перед ними обнаружится вся грязь верхов революции. Не выгоднее ли революции распускать чудовищные, легендарные слухи о преступлениях правительства… переложить ответственность за непорядки в революции на правительство » (смех и аплодисменты).

П. А. Столыпин заключил свою речь словами о том, что борьба с революцией – не цель, а средство; но там, где аргумент – бомба, единственный ответ – беспощадность кары. «Мы, правительство, только строим леса, которые облегчают вам строительство. Противники наши указывают на эти леса как на возведенное нами безобразное здание, и яростно бросаются рубить их основание. И леса эти неминуемо рухнут и, может быть, задавят и нас под своими развалинами, но пусть это случится тогда, когда из-за их обломков будет уже видно… здание обновленной, свободной – свободной в лучшем смысле этого слова, свободной от нищеты, от невежества, от бесправия – преданной, как один человек, своему государю – России!»

Дальнейшие прения не дали ничего существенного. Госдума, большинством центра и правых, признала объяснения премьера исчерпывающими и отвергла оба запроса об Азефе. «Гора родила мышь»… Большой думский день показал всю малость пресловутого дела Азефа», – писал в «Новом времени» писатель П. Перцов. Интерес к этому делу в широких кругах быстро упал. Но легенда об Азефе, «всесильном провокаторе», оказалась более живучей. [152] Азеф (носивший также фамилию Липченко) изображен, может быть, в романе Андрея Белого «Петербург» под псевдонимом Липпанченко.

Можно сказать, подводя итоги, что разоблачение Азефа в конечном счете принесло правительству несравненно больше пользы, нежели могла ему дать дальнейшая информационная деятельность Азефа. Моральное крушение террористической организации уничтожило ее вернее всяких арестов и репрессий. Боевая организация социалистов-революционеров так и не воскресла. Левой печати в известной мере удалось вызвать в легковерной широкой публике представление о том, будто дело Азефа «скандально» и для правительства; но это было бы верно лишь в том случае, если бы Азеф занимал в полиции или в администрации какой-либо руководящий пост. На самом деле власть отлично знала ему цену, никаких тайн ему не вверяла и только использовала его как шпиона в неприятельском лагере.