Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

После ухода остальных министров В. Н. Коковцов, в свою очередь, высказал сомнение в желательности намеченных мер: едва ли и Дума будет довольна; во всяком случае, над законодательным порядком будет произведено насилие, а его вообще не прощают. Еще сомнительнее требовать от государя, чтобы он карал тех, кого сам принял в аудиенции. Коковцов советовал провести закон нормальным путем, вторично внеся его в законодательные учреждения. Столыпин возразил, что у него нет «ни умения, ни желания» проделывать «такую длительную процедуру; лучше разрубить клубок разом, чем мучиться месяцами над работой разматывания клубка интриг».

Государь обдумывал свой ответ четыре дня. За это время сведения о кризисе проникли в печать. В думских кругах возмущались «интригой крайних правых». Л. Тихомиров прислал Столыпину телеграмму: «Приношу дань глубокого уважения до конца стойкому защитнику национальных интересов». Из Западного края получались резкие протесты против решения Государственного совета. Оппозиционная печать держалась выжидательно. 8 марта в окне у известного петербургского фотографа Дациаро появился портрет В. Н. Коковцова с подписью: «Председатель Совета министров»; на следующий день его убрали…

Императрица Мария Феодоровна и некоторые великие князья убеждали государя согласиться на все условия Столыпина.

10 марта П. А. Столыпин был наконец снова вызван в Царское Село. Государь подписал указ о перерыве сессии палат от 12 по 14 марта и поручил председателю Государственного совета объявить П. Н. Дурново и В. Ф. Трепову его повеление выехать из столицы и до конца года не посещать заседаний Государственного совета. [173] П. Н. Дурново подчинился и до осени не бывал в Государственном совете; В. Ф. Трепов из протеста сложил с себя звание члена Государственного совета и вообще покинул государственную службу. Государь предпочел совершить действия, справедливость и даже законность которых ему представлялась сомнительной, чтобы только не лишиться П. А. Столыпина. Это ярко свидетельствует о том, как высоко он ценил его заслуги. «Неслыханный триумф Столыпина», – писал (12.III) в своем дневнике граф А. А. Бобринский.

Как только (12 марта) был опубликован указ о перерыве сессии, в обществе началось сильное волнение. Представители октябристов явились к премьеру и решительно заявили, что для них такое искусственное применение ст. 87-й абсолютно неприемлемо. П. А. Столыпин ответил, что это, конечно, известный «нажим на закон», но что проект будет проведен в думской редакции: все происшедшее – решительная победа над «реакционным заговором»; Госдуме совершенно не о чем беспокоиться. После этого П. А. Столыпин, в сознании одержанной победы, в самом бодром настроении уехал на несколько дней отдыхать в имение своей дочери. Вернувшись, он уже застал совершенно иную обстановку…

Когда 14 марта был действительно издан по 87-й ст. закон о западном земстве, общее впечатление можно было выразить словами: «Так играть законом нельзя». Эта формальная, правовая сторона происшедшего затмила все остальное.

А. И. Гучков из протеста сложил с себя звание председателя Думы и уехал в долгое путешествие на Дальний Восток. Несколько думских фракций внесли запросы о «нарушении Основных Законов». Правые были крайне раздражены репрессиями против Дурново и Трепова. «Возмущению Петербурга нет границ», – отмечал (14.III) в своем дневнике граф А. А. Бобринский, добавляя по адресу Столыпина: «Имел такую исключительно удачную партию на руках и так глупо профершпилился!» Л. Тихомиров, только что приветствовавший Столыпина, когда ожидалась его отставка, теперь писал: «Столыпин решился взять рекорд глупости… Хорош заговор! Все программы монархических союзов требуют восстановления самодержавия… Какой же тут заговор? Множество лиц, при всех аудиенциях, единолично и в депутациях, просили государя изменить учреждение 1906 г. Какие тут окольные пути! Не ожидал я, чтобы Столыпин в пылу борьбы мог унизиться до явно лживого доноса…»

В первом же заседании Госдумы, 15 марта, обсуждались запросы о 87-й ст. «К нам обращаются с искусительным предложением, – говорил октябрист С. И. Шидловский. – Раз мы стоим на почве законности, мы не должны отделять себя от Верхней Палаты… Смешно и трагично, что лица, руководящие русской политикой, настолько неосведомленны, что они считают возможным найти в Думе поддержку для грубых правонарушений».

«Как будут сконфужены заграничные газеты, – злорадно иронизировал П. Н. Милюков, – когда узнают, что наших членов Верхней Палаты за выраженное ими мнение не только подвергают дисциплинарной ответственности, как чиновников, но и отечески карают, как холопов… Благодарите нового Бориса Годунова!»

«Когда у Карамзина спросили об Аракчееве, – так закончил свою речь В. Н. Львов, – он ответил: священным именем Монарха играет временщик».

Н. Е. Марков от фракции правых заявил, что не поддерживает запроса: Думу можно распускать «и на час, и через час». Но граф А. А. Бобринский, от той же фракции, сказал, отвечая на свой же риторический вопрос, хорошо ли поступил Столыпин в отношении Дурново и Трепова: «Ох, Ваше Высокопревосходительство, нехорошо!»

Только националисты высказались за Столыпина. Из видных думских ораторов лишь В. В. Шульгин (по этому случаю перешедший от правых к националистам) выступил в его защиту. Запросы были приняты громадным большинством.

Если «Новое время» в передовых статьях еще продолжало поддерживать премьера, то М. Меньшиков, чуткий к «настроениям сфер», уже спрашивал насчет П. Н. Дурново: «Если бы он не обнаружил бесхитростного мужества, чисто солдатского, и чисто солдатской верности Престолу – как вы полагаете, сделал ли бы П. А. Столыпин какую-нибудь карьеру?»

Вслед за Госдумой запрос правительству предъявил и Государственный совет. В тех же тонах премьера критиковали А. Ф. Кони, поляк И. А. Шебеко и граф Д. А. Олсуфьев, сказавший, что от членов Государственного совета, очевидно, требуется «не служба царю, а прислуживание правительству». Столыпин, явно не ожидавший такой бурной реакции, видел, как почва ускользает у него из-под ног. Государь и В. Н. Коковцов оказывались правы в своих сомнениях: общество не испугалось «реакционного заговора», но решительно восстало против «нажима на закон».

П. А. Столыпин 1 апреля отвечал на запрос в Государственном совете. Он доказывал, что «чрезвычайные обстоятельства», дающие право применить ст. 87-ю, в том и состояли, что Государственный совет отверг меру, которой страстно ждало население Западного края: «Правительство не может признать, что Государственный совет безошибочен и что в нем не может завязаться мертвый узел, который развязан может быть только сверху. Хорош ли такой порядок, я не знаю, но думаю, что он иногда политически необходим, как трахеотомия, когда больной задыхается и ему необходимо вставить в горло трубочку для дыхания».