Сергей Ольденбург - Царствование императора Николая II

Р. «сочувствовал» назначениям А. Н. Хвостова, Штюрмера и Протопопова; но для всех этих назначений имелись политические основания, совершенно независимые от желаний «старца».

Наконец, Распутин, сам весьма заботившийся о том, чтобы поддержать легенду о своем влиянии (она давала ему «вес» и многие мелкие выгоды), и не имевший определенных воззрений, обычно старался «говорить в тон» государю и государыне, приспособлялся к их воззрениям, к их желаниям. Если же ему удавалось узнать о каком-нибудь еще не опубликованном решении государя, он спешил приписать его своему влиянию. Так, Р. «высказывался» за борьбу с пьянством; против «ответственного министерства»; за принятие государем командования. Ничто не дает каких-либо оснований полагать, что в этих важных государственных вопросах мнение Распутина имело для государя какое-либо значение. В случае с Верховным командованием имеется прямое опровержение самого государя в его письме к государыне от 8.VIII.1916. Распутину также, опять без малейших оснований, приписывали приезд государя в Госдуму 9 февраля. Государь принял решение, когда он находился в Ставке, и в письмах государыни ничего об этом не говорилось.

Характерна для Распутина, не желавшего «оказываться неправым», его позиция перед войной. Он прислал 16 июля, через А. А. Вырубову, следующую двусмысленную телеграмму: «Не шибко беспокойтесь о войне, время придет, надо ей накласть, а сейчас еще время не вышло, страдания увенчаются». Из этой телеграммы затем заключали, что Распутин «умолял не объявлять войну». На самом деле, не зная, чего в данное время хочет государь, Распутин просто боялся определенно высказаться.

Было, конечно, другое. Распутинская легенда оказывала на людей парализующее влияние. Те, кто попадали под ее власть, начинали сомневаться в побуждениях государя, ловили в его словах отголоски чужих «влияний» и неожиданно перечили его воле, подозревая, что за нею стоит Распутин. Такие люди, как бы добросовестно ни было их заблуждение, долее не могли верно служить царю; с ними приходилось расставаться. Наиболее известный «случай» такого рода – А. Д. Самарин, личная безупречность и бескорыстие которого, разумеется, выше всяких сомнений.

Известный английский государственный деятель В. Черчилль в своей книге о войне на Восточном фронте (The unknown war. New York, 1932) пишет о генерале Сухомлинове: «Пять лет он трудился над улучшением русской армии… Бесспорно, он был только козлом отпущения за неудачи. Нет сомнений в том, что русская армия в 1914 г. была несравненно выше той, которая сражалась в маньчжурскую кампанию».

Количество русского золота, отправленного в Англию, составило за время войны около 700 миллионов золотых рублей.

Фактически положение евреев за время войны было заметно улучшено: так, процентная норма была отменена для участников войны и их родственников; при всеобщей мобилизации это было почти равносильно полной отмене. Профессор Левашов в Государственной думе указывал (14.III.1916), что на первый курс медицинского факультета Одесского университета поступило на 586 человек 390 евреев. Евреи-беженцы получили возможность селиться не только в черте оседлости и т. д.

Генерал Поливанов был уволен 13 марта, в день опубликования отчета закрытого заседания Государственной думы, посвященного забастовке на Путиловском заводе. Государь счел, что разрешение публиковать этот отчет было ошибкой. Кроме того, в письме к Поливанову государь указал, что недоволен его близостью к военно-промышленным комитетам (которые возглавлял Гучков): «Деятельность последних не внушает Мне доверия, а руководство Ваше этой деятельностью в Моих глазах недостаточно властно».

По октябрь 1916 г. – 14 648 000.

1 737 000 австрийцев, 159 000 немцев, 65 000 турок. (Число пленных на 1.IX.1917; но за 1917 г. их, как известно, почти не было взято.)

Эти цифры скорее преуменьшены; взята средняя производительность за месяц. Генерал Н. Н. Головин прямо пишет, что производство 3-дюймовых снарядов возросло с 50 000 в месяц перед войной до 2 000 000, то есть в сорок раз.

Внутренние составили до 1.I.1917 немногим более 10 миллиардов рублей, внешние немногим менее 7 миллиардов (1 млрд – во Франции, 5,5 млрд – в Англии, остальное в Соединенных Штатах, Японии и Италии).

Показания А. И. Гучкова в Верховной следственной комиссии Временного правительства, 2 августа 1917 г.

Об этом подробнее говорится в книге С. М. Мальгунова «На путях к дворцовому перевороту» (Париж, 1913), с. 180–198.

«…Friedenspartei, die sich um die jungen Zarin gruppiert». Neue Freie Presse. 1916. 25 июля.

Эти слова приписывались военному министру генералу Д. С. Шуваеву.

Сам П. Н. Милюков допускал законность той точки зрения. «Я не знаю, – говорил он в Государственной думе (4.III.1916), – приведет ли нас правительство к поражению… Но я знаю наверное, что революция в России приведет нас к поражению непременно… Если бы мне сказали, что организовать Россию для победы значит организовать ее для революции, – я сказал бы: лучше оставьте все на время войны так, как она есть, – неорганизованной».

Парижский эмигрантский листок «Начало» писал (12.X.1916): «Так как русская пресса не подчинена цензуре, ежедневно уродующей столбцы «Начала», то из доходящих до нас разрозненных номеров русских газет можно себе составить некоторое представление о том, что происходит на нашей родине. Мы, разумеется, далеки от дерзкой попытки перенести на страницы парижского издания сообщения и суждения московских, самарских, киевских или томских газет. То, что допустимо на варварском меридиане Томска, совершенно несовместимо с темпераментом цензуры в стране четырех революций и прав человека и гражданина».

Падение царского режима. Т. VI. С. 343–347.

Северные записки, январь 1917 ( Керенский А. Ф. Нечто о демагогии).

Н. Е. Марков в своем объяснении сказал, что сделал это сознательно, так как с думской трибуны допускались безнаказанные оскорбления высоких особ; «В лице вашего председателя, пристрастного и непорядочного, я хотел оскорбить вас», – крикнул он думскому большинству.

Н. А. Маклаков – расстрелянный большевиками летом 1918 г. – был одним из немногих, имевших мужество заявить в Следственной комиссии вскоре после революции: «Простите, я не знаю, в чем, собственно, я шел в своих взглядах против народа. Я понимал, что ему может быть хорошо при том строе, который был, если строй этот будет правильно функционировать… Я думал, что до последнего времени Россия не падала, что она шла вперед и росла под тем самым строем, который до последнего времени существовал и который теперь изменен. Я никогда не мог сказать, что этот строй был могилой для России, для ее будущего…» ( Падение царского режима. Т. III. С. 97).