Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

В циркулировании этой массы материальных благ были свои особенности, заставляющие говорить о «торговле» лишь с известными оговорками. Основные товары северного экспорта могли поступать на рынки в результате неэкономической деятельности (как дани или военная добыча). Не случайно большое мест о в этом обращении занимаег работорговля (Callmer 1977: 174). Дань мехами («скорою») взимали не только древнерусские князья, но и норвежские хавдинги (П ВЛ, 946 г.; King Allred’s Orosius, Periplus). Точно так же и встречный поток товаров мог достигать Севера не только в результате торговых сделок: первые партии арабского серебра поступили в Скандинавию, скорее всего, в качестве отмеченной русской летописью «варяжской дани» (Потин 1970:69). Военное вмешательство и морской разбой так же, как систематические грабежи торговых центров (они, в частности, привели к запустению Дорестада во второй половине IX в.) (Arbman 1937: 14), существенно корректировали динамику обращения товаров. Рабы-христиане так же, как «датское серебро», составляли ощутимый вклад в «северную торговлю», при этом вовсе не зависевший от доброй воли западноевропейских партнеров норманнов. Столь же значительным фактором было, видимо, практически непрерывное перераспределение ценностей в среде самих викингов, осуществлявшееся вооруженной рукой.

Эта торговля, сопровождавшаяся высокой военной активностью и еще лишенная твердой правовой основы, порождала своеобразные организационные формы. Временные объединения компаньонов («товарищей»), fćlagi, могли создаваться как для торговых поездок, так и для военных походов (Мельникова 1979: 154). Структура отношений внутри военной дружины и купеческого товарищества если не совпадала, то была очень близкой. В первых десятилетиях X в. эта структура в Восточной Европе, безусловно, кристаллизовалась в объединениях, именовавшихся «русь», русы, ар-рус восточных источников. Отбор bastr, bryti и прочих «лучших в руси (ruth)» уппландских надписей Адельсё, начинавшийся в Бирке, ставил их во главе военно-торговых объединений, привычных на Волге для восточных купцов 920-х гг., воспринимавших этих «русов» как один из «разрядов ас-Сакалиба»; переводя это определение как «один из родов славян», исследователи Нового времени попадали в ту же ловушку, что и франкские дипломаты Людовика Благочестивого в 839 г. в Ингельгейме. Gens и в этом случае означал не просто «род» (др.-сев. aett, kyn); будучи genlem.. .Rhos, можно было одновременно оставаться gentis sueomim, «рос» в данном случае — шведы, находящиеся на Востоке в торгово-военной поездке (Лебедев 1978: 23; Лебедев, Станг 1999:146—149). Торговый характер такой поездки мог мгновенно трансформироваться в военный, и с Востока эти «русы» обрушиваются на Севилью через пять лет после «посольства Вертинских анналов» в 844 г., выступая для арабов и как «аль-маджус» (Гог-Магог) того же загадочного Севера, профильтрованного через Восток на Запад (Stang 1996: 152-179; Станг 2000: 27-38). Сорок, без малого, лет тому назад весьма критичный исследователь письменных и археологических источников Питер Сойер подчеркивал, что «деятельность викингов на Востоке была не просто романтическим и впечатляющим проявлением скандинавской предприимчивости, имевшим небольшое или вовсе нулевое значение для европейской истории: события в России предельно важны для какого бы то ни было понимания периода викингов, и их воздействием на Западную Европу нельзя пренебрегать… одной из причин того, что в конце Х века скандинавы представляли собой столь опасных противников, являлись колоссальные богатства Балтийского региона, поощрявшие и питавшие организованное пиратство в невиданных для Северной Европы масштабах» (Sawyer 1967: 12; Сойер 2002: 14).

Сложным, внутренне противоречивым и переходным по своему характеру образованием были и центры этой социальной фильтрации, концентрации и перераспределения ценностей в процессе оборота и развития «северной торговли» — вики (Jankuhn 1971; Klindt-Jensen 1957). При всей зыбкости и нечеткости структуры, они стали местом кристаллизации качественно новых социально-экономических функций. Здесь концентрировалась торговля и зарождалось ремесло, здесь развивались формы городского самоуправления и права, формировались новые общественные группы — купцы, ремесленники, а на определенном этапе — и раннефеодальный дружинный слой (Булкин, Лебедев 1974: 11-17). И хотя семантическое соотношение wik-vikingr остается дискуссионным (Thorson 1971: 101-102; Pritsak 1981:22; Vogel 1969: 197-200,236), историческая взаимосвязь этих явлений бесспорна: оба принадлежат переходной эпохе, воплотили ее генеральные тенденции развития.

Вики и структурно близкие им центры развивались, во многом отступая от классической схемы генезиса раннего города: рост земледельческой округи — подъем земледелия — разделение труда, отделение ремесла — развитие обмена, выделение торговли — концентрация ремесленно-торговых функций в неаграрных поселениях (Массон 1976:140-144). Межобластной обмен, связанный с различной хозяйственной специализацией разных районов Скандинавии, видимо, уже зарождался в вендельское время. В эпоху викингов на рынках виков бонды, конечно, охотно покупали местного производства железные изделия и горшки из жировика в обмен на свою сельскохозяйственную продукцию: а она, в свою очередь, пользовалась спросом у фризских, немецких и славянских купцов наряду с пушниной или корабельными канатами (Foote, Wilson 1970: 191). На основе центров локальной торговли, местных рынков возникли многие города Скандинавии XI1-XIV вв. (Schuck 1933: 15-17; Ковалевский 1977:60-61).

Однако трудно сказать, насколько эти локальные центры определяли динамику торговли в VIII—IX вв., так как археологически такие местные рынки, не связанные с внешней торговлей, неизучены. Рунические надписи, которые косвенным образом (упоминания о строительстве мостов, дорог, переправ) свидетельствуют о налаживании внутренних коммуникаций, появляются лишь в конце эпохи викингов (Stenberger 1977:501). Показательно и происхождение специальных терминов для обозначения местных торговых центров; они заимствованы либо из староанглийского (ceaping = koping), либо из славянского (torg) языков (Foote, Wilson 1970: 194), то есть появились уже после расцвета международной «северной торговли», вероятно не ранее X- XI вв.

Основанная прежде всего на внешних связях торговая функция вика предшествовала его функциям как центра развития ремесла (Jankuhn 1963: 161-261), и последнее в течение эпохи викингов так и не обрело законченной цеховой организации. Отсюда — отсутствие прямой преемственности между виками IX-XI вв. и собственно средневековыми городами Дании, Норвегии, Швеции.

Эти обстоятельства заставляют историков делать оговорки о «частичном» отделении ремесла, «особом» развитии международной торговли, выделении «экономически мощного слоя» без его точной историко-социологической атрибуции (Шаскольский 19746: 62-82). Но подобные оговорки не раскрывают сути явления. Она же заключается в том, что вики, как и «северная торговля», были следствием не только непосредственно экономического развития. Для их расцвета огромное значение имело систематическое поступление на Север значительных материальных ценностей, добытых неэкономическим путем. В известной мере расцвет виков есть результат походов викингов; наряду с торговым оборотом, именно военная добыча составляла устойчивую гарантию процветания этих центров.