Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Адаптируясь к складывающейся церковно-административной структуре и культуре Средневековья, языческое наследие оставалось во многом — живым и полнокровным. Живыми оставались «старые боги», асы, в сознании не только бондов, продолжавших тайком приносить им жертвы. Даже самые рьяные сторонники новой веры, конунги-миссионеры, сочетали со своими христианско-государственными убеждениями и устремлениями глубокую веру в истинность языческих мифов.

«Рассказывают, что, когда Олав конунг гостил в Эгвальдснесе, однажды вечером туда пришел какой-то человек, старый и очень красноречивый. У него быkа шляпа с широкими полями и только один глаз (курсив мой, — Г. Л.). Он умел рассказывать обо всех странах. Он завел разговор с конунгом. Конунгу очень понравились его речи. Конунг расспрашивал его о многих вещах, и гость всегда умел ответить на его вопросы, так что конунг засиделся с ним до позднего вечера. Вот спрашивает конунг, не знает ли тот, кто такой был Эгвальд, по которому названы мыс и усадьба. Гость отвечает, что Эгвальд был очень воинственный конунг и поклонялся всего больше одной корове (Аудумла, священная корова скандинавской мифологии. — Г. Л.). Он погребен здесь… а в другом месте недалеко отсюда была погребена та корова (местные божества языческого «локуса». — Г. Л.) Такие вещи рассказывал гость и многое другое о конунгах или древних событиях.

Так как была уже поздняя ночь, епископ напомнил конунгу, что пора ложиться спать. Конунг так и сделал. Но когда он разделся и лег в постель, гость сел на ступеньку у его ложа и еще долго разговаривал с конунгом…Некоторое время спустя конунг проснулся и спросил, где гость, и велел позвать его. Но гостя нигде не нашли… он дал им [слугам] два больших и жирных куска говядины, и они сварили их вместе с другими. Тогда конунг велел все это варево выбросить.

— Наверно, это был не человек, — сказал он, — это был, наверно, Один, в которого язычники долго верили. Но Одину не удастся перехитрить меня» (Сага об Олаве, сыне Трюггви, 64) (Снорри Стурлусон 1995: 139).

Верить в старых богов не перестали. Им только не полагалось больше приносить жертвы.

Церковь и ее служители постепенно, исподволь вписываются в сложившуюся традиционную, в своих существенных чертах — все еще неизменную, общественную структуру, где им приходится порою брать на себя вовсе не свойственные роли. Можно обнаружить священников и даже монахов — на борту боевого корабля, в составе дружины: «Сигурд со своими людьми поплыл вдоль фьорда. За ним последовали Бьёрн сын Эгиля, Гуннар из Гимсара, Халльдор сын Сигурда, Аслак сын Хакона, братья Бенедикт и Эйрик (монахи. — Г. Л.), а также дружина, которая раньше следовала за Магнусом конунгом, и много других людей» (Сага о сыновьях Харальда Гилли, 11) (Снорри Стурлусон 1995: 515). Иногда духовным лицам приходится возглавить ополчение вооруженных бондов: «Предводителями их назначили Иона Курицу, сына Кальва Кривого, брата Ивара-епископа, и Йона Дербника, священника. Они взошли на “Оленя”. На нем было двадцать две скамьи для гребцов. Это был самый быстроходный из кораблей». Впрочем, они не всегда справляются с возложенными обязанностями. «Они отправились на поиски Сигурда, но не нашли его и вернулись, не покрыв себя славой, потому что, как говорят, они видели Сигурда и его людей, но не решились напасть на них» (Сага о сыновьях Харальда Гилли, 7) (Снорри Стурлусон 1995:519-520). В массе своей, и к прямым своим церковным функциям служители, вышедшие из Среды местных бондов, далеко не всегда были достаточно подготовлены, что по-своему тоже способствовало хотя и медленному, но мирному врастанию церкви в ткань общественного организма: «На корабле был священник по имени Бард. Он был родом с западных фьордов. Человек он был еще молодой и мало ученый. Его попросили отправиться в усадьбу (крестить новорожденного). Он боялся, что не справится, так как был еще мало чему обучен, и ехать отказался» (Сага об Олаве Святом, 188) (Снорри Стурлусон 1995: 293). В усадьбах бондов появляются и клирики, приехавшие с Запада, главным образом из Англии. Положение их также иногда оказывается довольно сложным. «Она была дружественно расположена к одному английскому священнику по имени Рикард, который жил у ее братьев, и оказывала ему многие услуги и делала разные одолжения из доброжелательности. Это не привело к добру…» — поверив сплетням, братья калечат священника, и его исцеление становится одним из «посмертных чудес» Святого Олава (Сага о сыновьях Харальда Гилли, 25) (Снорри Стурлусон 1995:530-532).

Чудеса Олава в большинстве случаев, однако, носили вполне реалистический характер и были прежде всего свидетельством настойчивой общественной потребности возвысить посмертный авторитет конунга, чья жизнь и гибель в бою стали символом национальной и государственной самостоятельности и целостности страны. Первые «чудеса» — это собственно военные победы и свершения сторонников норвежской королевской династии, во главе с Магнусом, сыном Олава. Перед решающей битвой «конунг уснул, и ему приснился сон. Он увидел святого Олава конунга, отца своего, и тот сказал ему: — …Я буду с тобой в этой битве. .. — Магнус-конунг сбросил с себя кольчугу. На нем была только красная шелковая рубашка, в руках — секира Хель, принадлежавшая прежде Олаву-конунгу (также, без кольчуг, пошел в свою последнюю битву Харальд Хардрада с его воинами. — Г. Л.). Битва была непродолжительна. Люди конунга сражались яростно… После окончания битвы Магнус-конунг приказал перевязывать раны своим людям, но лекарей в войске оказалось меньше, чем требовалось. Тогда конунг… выбрал двенадцать человеке самыми мягкими руками… И хотя никто из них прежде не делал перевязок, все они стали превосходными лекарями… После этой битвы широко по всем странам распространилась весть о чуде, которое сотворил конунг Олав Святой» (Сага о Магнусе Добром, 28) (Снорри Стурлусон 1995: 393-394). Но ни в одном из этих эпизодов не было ничего сверхъестественного, иррационального, — кроме массового общественного желания утвердить в новой форме, за которую всю свою жизнь боролся Олав, сакральные качества конунга.

Именно давлением общественного сознания, самосознания средневековой народности, выходящей на историческую арену, определялся дальнейший ход событий. «Тогда епископ с согласия конунга и по решению всего народа (курсив мой. — Г, Л.) объявил, что Олав конунг — святой. Затем гроб с телом конунга внесли в церковь Клеменса и поставили над алтарем» (Сага об Олаве Святом, 244) (Снорри Стурлусон 1995: 373). Культ Олава при этом первоначально приобретает, как и прежние языческие культы, прежде всего локальный, конкретно-местный характер (как и все средневековые культы «святых»), освящая определенный выделенный «локус», в данном случае — Нидарос (Трондхейм), основанный конунгами город, который стал главным духовным центром, сакральной столицей христианской Норвегии.