Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Hann fjall Он палi Holmgardi в Хольмгардеskeiclarvisi кормчийmedski(pa)ra с корабельщиками(Камень в Эста, Сёдерманланд)

В надписи из Шюста (Уппланд, Швеция) упоминается olafs kriki — церковь Олава в Новгороде, где погиб (в последней трети XI в.) некий Спьяльбуд (Мельникова 1974:175— 178; 19776: 113-114). Варяжский храм в память конунга Олава Святого, важнейшие этапы жизни которого были связаны с Новгородом, достаточно отчетливо очерчивает верхний уровень славяно-скандинавских контактов. Князья и их дружина — вот преимущественно та социальная среда, в которой и поданным саг, и по сведениям летописи оказывались в Новгороде варяги. Наряду с отдельными боярскими усадьбами, иноземными торговыми дворами, основным местом их пребывания были княжеские резиденции (Ярославово Дворище или Рюриково городище). Но политическая структура Новгорода уже в IX-XI вв. существенно ограничивала права князя и его дружины в пользу местного боярского самоуправления. Именно поэтому, несмотря на всю престижность и выгодность пребывания в Новгороде, роль варягов здесь была гораздо менее заметна, чем в Ладоге VIII-IX вв., хотя их количество при этом могло быть временами и значительно большим. Но военные контингенты сотен, иногда даже тысяч викингов, готовых получать от новгородского князя «по эйриру серебра», а если его не хватало, «брать это бобрами и соболями» (Рыдзевская 1978:92), не могли стать политическим соперником новгородского боярства, возглавлявшего мощную, выросшую из племенной, территориальную организацию. Тысяче варягов она могла противопоставить до сорока тысяч своих собственных воинов, и, как в 1015 г., этой силы могло быть достаточно для полного контроля не только в северной Руси, но и для успешной борьбы за «великий стол киевский».

Существенным элементом русско-скандинавских отношений, связанных с Новгородом, была установленная при Олеге дань в 300 гривен (75 северных марок серебра), которая выплачивалась варягам «мира деля» вплоть до смерти Ярослава Мудрого в 1054 г. По социальным нормам, реконструированным для Скандинавии эпохи викингов, этой суммы было достаточно для содержания небольшого отряда (в несколько кораблей), способного защищать безопасность плавания в «Хольмском море», Финском заливе (Hólmshaf). Откупаясь от набегов викингов и обеспечивая силами союзных варягов свои интересы на море, новгородское боярство (как и Византийская империя в аналогичных ситуациях) выступало как крупная организующая сила, осуществляющая целенаправленную государственную политику Верхней Руси (Рыбаков 1982: 299-300).

Система отношений, включавшая такой откуп, равно как постоянное содержание наемной варяжской дружины при князе, сложилась, по-видимому, к концу IX в. Отношения в более ранний период развивались в несколько иных формах. Определенная часть норманнов, как и в Ладоге и в южном Приладожье, влилась в состав местного населения, что проявилось в летописном указании на «людье новугородьци от рода варяжьска» (ПВЛ, 862 г.). Приуроченные летописью к 864 г., такого рода славяно-варяжские связи в Новгороде развивались, очевидно, по крайней мере, с середины IX в. (возможного начала жизни на «Рюриковом городище»). Ославянившиеся норманны, как и в Ладоге, в течение X в. слились с другими кланами новгородского боярства, и уже в середине столетия политические цели этих варяжских потомков были резко противоположны целям как находников, так и наемников, и даже целям возводивших себя к Рюрику князей.

Классическая схема средневекового урбанизма Новгорода, преобразовывая в Х-ХІ вв. «островное» пространство Торговой стороны и связывая его с Детинцем и посадом Софийской стороны волховского левобережья, где был воздвигнут и главный соборный храм Новгорода конца Х-ХI вв.. Св. София, и укрепленный двор архиерея — владыки, новгородского епископа, равно как выстроенные княжеским попечением укрепления городской цитадели, удержала тем не менее особое значение градообразующих центров, сформировавшихся и на островной, «вечевой», правобережной Торговой стороне.

Отсюда — проявляющаяся в градостроительной структуре «бицентричность», двучастность средневековой политической структуры Господина Великого Новгорода, где за «системой сдержек и противовесов» вечевого Торга, княжеского двора на Ярославовом Дворище, гостиных и иноземных торговых дворов, с одной стороны, и Св. Софии, Детинца, Владычного двора — с другой, стояла и специфическая для этого северного города дихотомия государственной власти, где призываемый на службу по договору («ряду») князь никогда не мог сравняться своим авторитетом с властью духовного пастыря, «владыки» (архиепископа), избираемого новгородским вечем на пожизненное служение, а между ними двумя посредничала также выборная и ограниченная по сроку власть посадника и тысяцкого и других магистратов, выдвигаемых из среды и по представлению боярской элиты, Господы Великого Новгорода (Янин 1977: 214-222).

Топография Старой Руссы — опорного пункта Новгорода в Южном Приильменье, — несмотря на четвертьвековой цикл археологических исследований (1966-1978, А. Ф. Медведев, затем В. Г. Миронова), остается неясной, хотя со времен А. А. Шахматова обсуждается значение этого центра, возможно одной из важнейших опорных точек ранней древнерусской государственности в Приильменье (Шахматов 1919:50-66). Наиболее ранняя застройка XI в., возможно рубежа X-XI вв., в том числе преемственно развивавшиеся боярские усадьбы, древнейшая соляная варница, прослежена вдоль речной старицы близ места впадения р. Порусья в р. Полисть (Миронова 1990:202-220). Последняя, несомненно, одна из важнейших водных артерий Южного Приильменья: протекая из глубины плодородной равнины с юго-запада на северо-восток, близ озера Ильмень Полисть впадает в один из левых рукавов р. Ловати, ключевой водной магистрали великого речного Пути из Варяг в Греки от Балтики к Черному морю. Старая Русса, таким образом, изначально гидрографически связана с этим путем, в то же время обеспечивая его взаимодействие (вероятно, со времени начала функционирования в IX-XI вв.) с Южным Приильменьем, судя по изобилию и чистоте «русской» топонимии, одним из наиболее вероятных ареалов первоначального названия «Русь», то есть той территорией, где ранее всего «прозвася Руская земля новугородьци» (Хабургаев 1979: 215-226; Шахматов 1916: 20).

Путь из Старой Руссы по Полисти на Ловать выводил к вершине ловатской дельты, где центральным пунктом наводной магистрали перед выходом в озеро Ильмень был Взвад, первоначально — небольшой речной остров с плотной застройкой и речными пристанями. Археологически Взвад, по существу, не изучен; при полевых работах Всесоюзной комплексной научно-спортивной экспедиции Географического общества СССР «Нево-86» установлено, что отложения древнерусского культурного слоя во Взваде превышают мощностью 2 м, сохраняя, по-видимому, остатки деревянной застройки и другую органику. Изучение древнерусского речного поселения во Взваде, наряду с первоначальной градостроительной структурой Старой Руссы, выдвигается в ряд актуальных научных задач археологии и ранней истории Северо-Запада России.