Глеб Лебедев - Эпоха викингов в Северной Европе и на Руси

Псков приобретает черты города на рубеже ІХ-Х вв. («Псков Г», по С. В. Белецкому), когда рядом с древним мысовым городищем Крома появляется обширный посад. Керамический комплекс этого времени насыщен западнославянскими элементами; население города, впитавшее какие-то группы новых поселенцев, занималось ремеслом и торговлей. Скандинавские вещи, «гибридные» изделия местного ремесла, равно как и погребения по варяжскому обряду в городском некрополе (две камерные гробницы, сожжение с набором скорлупообразных фибул) свидетельствуют о скандинавском элементе в составе населения Пскова и, в частности, о присутствии варягов в дружине (Белецкий 1980: 15; 1996: 54-70, 78-85).

Изборск, упомянутый в «предании о варягах», уже в VIII—IX вв. был значительным центром славянского населения в южном прибрежье Псковского озера. Укрепленное поселение на так называемом Труворовом городище до начала X в., по заключению, основанному на многолетних исследованиях В. В. Седова, сохраняло протогородской характер (Седов 2002). Видимо, именно на рубеже ІХ-Х вв., после пожара дославянского городища Псковского Крома (862 г.?) значение «центрального места», стольного города переходит ко Пскову, который и начинает с этого времени быстро расти. В X в. укрепления Изборска перестраиваются, наряду с детинцем формируется торгово-ремесленный посад. На рубеже ХІ-ХІІ вв. в Изборске были сооружены каменные укрепления, с этого времени он становится важнейшей пограничной крепостью на подступах к Пскову (Седов 1975а, 19756,1982).

Стратиграфическая картина развития Псковского городища VIII-X вв. напоминает (хотя и не вполне тождественна) динамику формирования стратиграфии близлежащего городища Камно (Плоткин 1974,1980, 1982). Здесь «дославянский» слой с керамикой типа Рыуге насыщается новыми элементами, а на исходе IX в. происходит постепенное замирание поселения — одного из протогородских предшественников Пскова. Следов гибели городища Камно не фиксируется, однако прекращение жизни здесь, возможно, связано с катастрофой — пожаром 860-х гг. на Псковском городище.

Выявленная ситуация стратиграфически и хронологически близка картине, реконструированной в последние годы по данным планиметрических и дендрохронологических исследований в Старой Ладоге (Кузьмин 2000): пожар и трансформации середины IX в. (860-е гг.) здесь достаточно определенно связываются с летописными событиями «изгнания варягов» и затем «призванием Рюрика» и рассматриваются как один из наиболее ярких примеров совпадения письменных и археологических данных о начале Руси (Кирпичников 1985; Кирпичников, Дубов, Лебедев 1986; Лебедев 1985). Гибель более раннего ладожского поселения 750—850-х гг. связана с глубокой перестройкой финно-скандо-славянских отношений на Северо-Западе и становлением славяно-варяжской «Руси Рюрика» (Лебедев 1994).

В этом контексте судьба поселения VIII — начала IX в. в Старом Изборске, равно как и современных ему укрепленных пунктов в низовьях Великой, включая поселения и группу сопок в погосте Лыбуты (Выбуты) (по преданию — родина княгини Ольги), заслуживает специального анализа. Она уже стала предметом разворачивающейся научной дискуссии (Мачинский 1986; Бе¬лецкий 1993; Плоткин 1993; Джаксон, Рож¬дественская 1988; Седов 1990; Белецкий 1996).

Вполне возможно, что по мере дальнейших углубленных археологических и междисциплинарных исследований картина реальных взаимоотношений финских и балтских племен со славянами и скандинавами здесь, в пограничье и «на стыке» этнокультурных ареалов, образовавшем компактную, локальную и своеобразную историко-культурную зону («псковское ядро», по терминологии лингвистов, см.: Герд, Лебедев 1991), окажется существенно отличной от выдвигавшихся ранее и казавшихся устоявшимися реконструкций.

Труворово городище, своего рода первоначальный форпост собственно славянской («словенской») колонизации Причудья в этой пограничной полосе, действительно мог оказаться достаточно уязвимым для двойного давления — со стороны автохтонов и со стороны «варяжских находников». Тогда стратиграфический разрыв, подмеченный С. В. Белецким, синхронизируется с пожаром «рыугеского слоя» Псковского городища, а дальнейшая эволюция урбанистического центра в Причудье определяется новой системой отношений славян, «чуди» и варягов.Процессы, локализованные в Ладоге в пределах одного центра, здесь разворачивались в нескольких, конкурирующих, и определенные этапы отмечены подъемом одного из таких центров и прекращением жизни в остальных.

«Мигранты», судя по всему, утвердились в коммуникативно оптимальном и наиболее перспективном из пунктов, созданных автохтонным населением. Во всяком случае, динамика последовательного роста «славяно-варяжского поселения» в Пскове второй половины ІХ-Хвв., прослеженная С. В. Белецким, позволяет именно здесь локализовать гипотетическую резиденцию княжеского наместника на западном рубеже «Руси Рюрика» —«стол Трувора», или, скорее, «стол» одного из преемников «братьев» — водворившегося на этом месте «мужа», посланного Рюриком (Белецкий 1993:91-93).

Полоцкое городище на р. Полоте, притоке Западной Двины (от нея же полочане), существовавшее до 980 г., исследовано в очень небольшом объеме. Находки в его окрестностях (клад дирхемов 40-х годов X в., франкский меч) свидетельствуют о том, что город, возникший в VIII—IX вв., принимал активное участие в системе внешних связей, охватывавшей другие рассмотренные русские центры (Штыхов 1975). Вполне правомерно видеть в Полоцке следующий плацдарм «Державы Рюрика», освоенный этой державою, вслед за Псковом.

Материалы западных районов Верхней Руси и прилегающих областей в целом не противоречат известиям летописи о русско-скандинавских отношениях ІХ-Х вв.; однако они и не дают столь ярких и детальных свидетельств о развитии этих отношений, как данные археологии и письменных источников для Ладоги и Новгорода. Это не случайно — активность норманнов была направлена прежде всего на магистральные водные пути, а в IX в. — преимущественно к непосредственным источникам арабского серебра, на Волжский путь; лишь взаимодействие со славянами во всех основных восточноевропейских центрах балтийско-волжской торговли привело их к переориентации не только на Новгород, но и на другие, более южные русские центры (Дубов 1989:55-139).

Это обстоятельство отмечено и «Повестью временных лет», сообщившей о расширении первоначального «княжения» Рюрика именно в восточном и юго-восточном направлениях, от Белоозера — к Ростову и Мурому. В материалах памятников этого региона имеются подтверждения ранней активности скандинавов на землях формирующейся северо-восточной Руси, в IX в. тесно связанной с Верхней Русью. По мнению современного исследователя этого региона И. В. Дубова, основной поток славянской колонизации Волго-Окского междуречья шел в это время с Северо-Запада, и в потоке славянского (а также ассимилируемого финно-угорского) населения сюда проникали и отдельные группы варягов (Дубов 1982:33-37). Скандинавские находки известны у дер. Городище (Крутик) в окрестностях летописного Белоозера (Голубева 1979а: 131-137; Го¬лубева 19796: 186-187), на Сарском городище под Ростовом (Леонтьев 1975: 20), в погребениях Владимирских курганов (Рябинин 1979: 243). Наиболее ранние и выразительные скандинавские комплексы сосредоточены в курганных могильниках Ярославского Поволжья, Тимеревском, Михайловском, Петровском, при которых располагались открытые поселения (см. рис. 49ж).