Борис Рыбаков - Киевская Русь и русские княжества XII -XIII вв.

Владимиров цикл былин 70—90-х годов X в. производит впечатление внезапно возникшего нового жанра, но это едва ли так. Ему безусловно предшествовали и племенные эпические сказания, забывшиеся вскоре после падения племенного строя, и славы отдельным князьям, не надолго переживавшие своих героев. Эпический жанр существовал и ранее, но составляющие его произведения оказались в целом недолговечными. Долговечность же Владимирова цикла конца X в. объясняется теми историческими сдвигами, которые происходили в это время на всей Русской земле; они обновили и необычайно расширили эпический жанр. В основном следует указать на две причины: во-первых, создание при Владимире южных оборонительных линий, послуживших прототипом застав богатырских, а во-вторых — наполнение этих застав гарнизонами из далеких северных славянских земель, что вовлекло в дело обороны от кочевников людей из разных концов Руси. Летопись торжественно и подробно объявляет о создании широкой системы богатырских застав на юг от Киева: «И рече Володимер: «Се не добро, еже мало город около Кыева». И нача ставити городы по Десне и по Въстри, и по Трубешеви, и по Суле, и по Стугне…»

На Десне расположен Чернигов, место действия ряда былин, на Трубеже произошел поединок Кожемяки с печенежином. На Остре («Въстри») среди лесов находится город Моровийск, или Моровск, откуда, возможно, происходил богатырь Илья «Моровленин» или «Моровлин», как называли Илью Муромца еще в XVI в. (связь с Муромом, вероятно, позднейшая).

Так же подробно говорит летопись о другом, не менее грандиозном государственном деле Владимира: «…и нача нарубати муже лучьшее от Словен и от Кривичь и от Чюди и от Вятичь. И от сих насели грады. Бе бо рать от печенег; и бе воюяся с ними и обладая им». Это означало, что в состав богатырства киевского включались жители Новгородской земли, Смоленской или Псковской, а также эстонско-вепсское население Финского залива и обитатели окских и подмосковных лесов. Городов с многочисленными гарнизонами, по всей вероятности, было немало на пограничье. Поэтому вновь созданные в этих новых, небывалых условиях эпические произведения о героических делах богатырей-пограничников и их главы — Владимира могли и должны были быть известны тогда же не только в зоне самих оборонительных действий, но и на родине воинов, прибывших к Владимиру издалека.

Исключительную важность для оценки состава былинного фонда, уцелевшего до XIX в., представляет исследование С. И. Дмитриевой о географическом распространении былин [194] Дмитриева С. И. Географическое распространение русских былин. М., 1975. .

Скрупулезный анализ всех данных о записях былин, сопоставление с этнографическими и антропологическими данными, разработанными М. В. Битовым, позволили исследовательнице создать точную карту районов бытования былин, при помощи диаграммы показать густоту былинных записей на карте, проследить географическое распространение различных былинных сюжетов. Основная область распространения былин — новгородский Север: Заонежье, Беломорье, Северная Двина, Пинега, Мезень и Печора. Эпизодически былины встречаются в мордовском Поволжье, заселенном в XVI в., и в казачьих селах на Дону, на Тереке и на р. Урал.

Исторически самым важным выводом С. И. Дмитриевой является точна доказанное утверждение, что сохранившиеся былины связаны только с новгородской колонизацией, только с продвижением новгородцев на Север. «Там, где преобладали низовские переселенцы из Ростово-Суздальской и Московской земель, былин нет. Это позволяет сделать важный вывод, что к XIV–XV вв. (время усиленной крестьянской колонизации) в Ростово-Суздальской земле былин уже не было». Можно предположить, продолжает исследовательница, «что к XIV–XV вв. былин не было на всей территории Руси, кроме Новгородской земли… известная нам былинная традиция является новгородской интерпретацией русского эпоса» [195] Дмитриева С. И. Географическое распространение русских былин, с. 93. .

С этим выводом С. И. Дмитриевой необходимо соотнести всю историю наших былин, которая оказывается в свете этих данных не полной историей, а лишь теми частями былинного творчества, которые были восприняты в свое время Новгородом. Как увидим далее, это полностью подтверждается хронологическим расчленением былинного эпоса: в Новгород попадали только те южнорусские циклы былин и отдельные былины, которые были сложены во время наиболее прочных и тесных связей Киева с Новгородом.

В отношении первого киевского цикла былин с богатырями Добрыней и Ильей Муромцем вопрос ясен: новгородские воины сами были участниками событий времен Владимира I; они жили в крепостях на Десне и Суле, они отражали нападения печенегов, они могли плавать по синему морю на «Соколе-корабле», они, вероятно, участвовали в праздничных, победных пирах киевского князя. Былины об этом времени при помощи самих же новгородцев могли попасть на их родину, в Новгородскую землю, еще при жизни Владимира Святославича, чем и объясняется как целостность этого цикла, так и малочисленность иных, более ранних эпических произведений русского юга, мало интересовавших северных новгородцев.

Эпоха Ярослава Мудрого, враждебно относившегося к новгородцам и иногда предпочитавшего им наемных варягов, почти совершенно не отражена в былинах. Если имя Ярослава нередко упоминается в скандинавских сагах, то в былинах его нет совершенно. Единственная былина, хронологически приходящаяся на княжение Ярослава (но с именем князя Владимира), — это былина о Соловье Будимировиче, в которой А. И. Лященко справедливо видел поэтический рассказ о сватовстве норвежского короля Гаральда Прекрасноволосого к русской княжне Елизавете Ярославне и о приезде его в Киев ко двору великого князя. Королевская эскадра плыла через «синее море Вирянское» («Варяжское» — Балтийское) по рекам Новгородской земли:

Эту эскадру в 30 или 90 кораблей в Новгороде должны были видеть в 1044 г. дважды: когда Гаральд плыл в Киев и обратно. Былина о Соловье Будимировиче (символическое имя намекает на поэтический талант Гаральда) была одной из первых известных нам новеллистических былин без героического содержания, а лишь с опоэтизированными дворцовыми церемониями.

Молчание дошедших до нас былин о времени Ярослава объясняется не только тем, что мы смотрим на это время сквозь новгородскую призму, но и тем, что события Ярославова княжения резко отличались от событий конца X в.: печенежский натиск был уже остановлен, а Ярослав начал свою карьеру десятилетней усобицей, не оставившей ни благодарной памяти в народе, ни следа в эпосе.