Яков Брафман - Книга Кагала [3-е изд., 1888 г.]

— Уважаемый и почтенный реб Натан-Ноте из Шклова.

— Реб Хаим Шмуклер (басонщик) из Брод.

— Реб Ошер, сын Исайи Кац (ааронид) из Могилева.

— Реб Мордехай, сын Шраги-Файвиша из Шклова.

— Реб Мататия, сын Ионы Кац.

— Реб Иегуда-Лейб, сын Озера из Шклова.

— Реб Элиезер, сын Гершона из Новоместа.

— Реб Ицхак, сын Натана Сегал (левит) из Могилева.

— Реб Иошера, сын Хаима из Шклова.

— Реб Саббатай, сын уважаемого ребе Натана-Ноте».

Но г-н Гордон уверяет, что «поименованными 10-ю лицами не исчерпывается число находившихся тогда уже в Петербурге евреев». Это были только, так сказать, лучшие члены или представители маленького общества, класс патрициев, морейне, прибавим от себя, так как «из записи умерших видно, что в Петербурге находились и другие евреи из разных городов России», которые в состав Погребального союза не вошли, которые и составили уже класс плебеев, лиц управляемых, ам-гаарец.

Таково было то зерно, из которого выросла через 8 десятков лет одна из обширнейших еврейских общин России — община петербургская.

Еврейская община Петербурга по переписи 10 дек. 1869 г. насчитывавшая 7.854 ч., по нашим соображениям имеющая ныне не менее 30.000—40.000 душ обоего пола, является в настоящее время организованною по тем же началам, что и в местности [в местечках в черте оседлости — Прим. ЛВН]. Так, в Петербурге евреи успели уже образовать как бы свое гетто (Вознесенский, Подъяческие, Екатерингофский пр., Забалканский пр. и др.), здесь имеют они свои отдельные хлебопекарни, свои отдельные медочные и мясные лавки, а следовательно и своих особых резников (шохетов), имеют свой суд, бет-дин (в м. Подъяческой ул.), имеют целую массу молелен, имеют молельню общественную (по Забалканскому пр.), собираются открыть синагогу (в Коломенской ч.); имеются в Петербурге меламеды с их хедерами, равно как существует и Талмуд-тора (на Забалканском же); большинство евреев Петербурга, как и в местах еврейской оседлости, оказывается незаписанными, а записанные (за исключением капиталистов и лиц либеральных профессий, имеющих по закону право жительства в Петербурге) все значатся ремесленниками (закон дозволяет евреям-ремесленникам жить в П.), в то время как их истинное ремесло, конечно, мелкое торгашество, купля-мена-продажа, негласное ростовщичество и т. п. 90 проц. всех ссудных касс Петербурга по недавним вычислениям городской Думы, конечно, принадлежат евреям. Мариинский рынок (на Вознесенском) в недалеком будущем будет целиком в руках евреев. Словом, евреи Петербурга, несмотря на запрещение Закона, упорно завоевывающие себе этот город теми же средствами, какими завоеван ими Северо- и Юго-Западный край, образуют в настоящее время 30–40 тысячную общину совершенно правильно организованную по тем началам, которые подробно изложены в этой книге, крепко сплоченную и от нееврейского мира окончательно уже обособившуюся.

Спрашивается, какою же силою, какими средствами и когда были достигнуты эта сплоченность и эта обособленность?

В этом сочинении неоднократно указывалось на то, что не религиозный фанатизм единит евреев в одно удивительно гармоничное целое, что не он неумолимо гонит каждого отдельного еврея в заколдованный круг кагало-бетдинской республики, но что таким связующим элементом является сила внешняя, искусственно созидаемая, что такою силою является исключительно страх и угроза наказаний:

В тех кратких данных, которые приводит г-н Гордон в своей статье относительно первых евреев г. Петербурга, когда их можно было считать только десятками, мы находим уже яснейшее указание на то средство, коим представители [руководство кагала — Прим. ЛВН] поддержали самую строгую и беспрекословную дисциплину в евреях Петербурга. «Для сохранения памяти о погребенных здесь, — так начинается хроника в книге Погребального союза, — да будет смерть уничтожена навеки и да отрет Господь слезы со всех лиц!». Следует перечисление погребенных.

«1. Исаак, сын Абрама из Житомира, умер и погребен во вторник, 16 шеват 5562 (1802) г. до заключения сделки с общиною. Он похоронен у рва. Раньше его похоронен ребенок, умерший у Ильи, сына Цеви (Гирша), фактора из Шклова.

2. Зеев (Вольф), сын Зельмана из Орши, скончался ночью в субботу 6 ияра и похоронен в воскресенье 7 ияра того же года» и т. д. Но затем, вслед за номером 5, уже без № в пинкес значится нижеследующая запись, на которую мы обращаем особое внимание читателя:

«Заносим для памяти, — переводит г-н Гордон, — что в казенном госпитале случился покойник и нам приказано было его похоронить, так как пред смертью он открыл начальству госпиталя, что он еврей и желает быть погребенным на еврейском кладбище. Мы также, находящиеся в настоящее время здесь, знаем, что он религии своей не переменил, но поведение его было не как подобает истинному еврею, поэтому положили его в отдельном месте, на южной стороне у вала. Имя его: Авигдор, сын Давида Чахечовер из Варшавы. Умер 17 шват 5563 (1803) г. — Рядом с ним у вала похоронен бывший одинакового с ним поведения Иосиф, сын Веньямина Бунема, немец, царский музыкант».

И так, за то, что еврей, хотя религии отцов не изменил, но был лишь не такого поведения, какое подобает «истинному» еврею — ему роют могилу и кладут не рядом с другими покойниками — правоверными, а в отдельном месте, там, где-то у вала, на южной стороне…; рядом же с ним кладут человека, бывшего «одинакового с ним поведения», а в назидание потомству, кроме этих особых, одиноких могил в своем безмолвии, тем не менее красноречиво повествующих о поведении при жизни в них погребенных, о таковых субъектах на страницы пинкеса Погребального союза г. Петербурга «заносится для памяти…».

В чем выражалось это неподобающее «истинному еврею» поведение этих двух субъектов, за которыми при их жизни эти 10 пионеров еврейской общины в Петербурге уже успели учредить строгий, негласный надзор, мы доподлинно не знаем, хотя уже из того, что первый из них только перед смертью открылся начальнику госпиталя, что он еврей, нетрудно догадаться, что до этого времени он скрывал свое происхождение, а второй, будучи «царским музыкантом», вероятно нередко нарушал правила о кашере или субботе, оставаясь тем «немчиком», о котором выше приведены слова еврейского писателя Эртера. Вот вероятная их вина, вот чем они провинились перед иудейством — и за это они были наказаны, и за это маленькая община жестоко отомстила им хоть после смерти; и уже, конечно, эта месть является грозным предостережением для всякого сына Израиля, который, являясь в Петербург, должен памятовать, что и здесь он не изъят от строгого надзора, что и здесь он должен оставаться «истинным евреем», если не желает подвергнуть свои бренные останки участи этих двух несчастных.