Альфонс Ламартин - История жирондистов Том I

В эту-то эпоху госпожа Ролан и ее муж завязали отношения с некоторыми из самых рьяных личностей среди проповедников народных идей. Это были люди, которые, как казалось госпоже Ролан, любят революцию ради нее самой и, воодушевляемые высоким бескорыстием, стремятся не к преуспеянию своего личного счастья, а к прогрессу человечества. Одним из первых был Бриссо. Роланы долгое время состояли в переписке с ним по предметам, касающимся экономики и великих задач свободы. Их идеи развились вместе и как бы побратались. Госпожу Ролан интересовало, соответствуют ли черты лица Бриссо его духовному содержанию. Она верила, что натура проявляется во всех формах и что разум и добродетель могут очертить внешнюю сторону человека, как ваятель придает глине формы своего замысла. В этом политическом деятеле что-то напоминало памфлетиста. Ветреность Бриссо неприятно поражала госпожу Ролан, сама его веселость казалась ей профанацией тех суровых идей, провозвестником которых он выступал. Революция, которая вдохновляла страстью слог Бриссо, не доводила до одушевления его лицо. Госпожа Ролан не нашла в нем достаточной ненависти к врагам народа.

Бриссо привел в дом супругов Ролан Петиона, своего товарища по ученью и друга. Было еще несколько человек, имена которых в свое время появятся в летописях зарождавшейся партии. Бриссо, Петион, Бюзо, Робеспьер условились сходиться четыре раза в неделю, по вечерам, в салоне госпожи Ролан.

Целью этих сходок стали секретные совещания о слабости Учредительного собрания, о засадах, которые устраивались аристократией, задержанной революцией, и о том направлении, какое должно сообщить охладевшему общественному настроению, чтобы довершить победу и упрочить ее.

Таким образом, госпожа Ролан с первых же дней очутилась в центре движения. Ее невидимая рука касалась первых нитей еще не вполне завязавшегося узла, из которого должны были произойти самые важные события. Эта роль льстила и ее женской гордости, и ее политическим страстям. Она выполняла эту обязанность с той скромностью, которую можно бы было назвать образцом искусства, если бы в госпоже Ролан это качество не проистекало прямо из ее натуры. Помещаясь вне круга собеседников, близ рабочего столика, она занималась ручной работой или писала письма, постоянно слушая с кажущимся равнодушием споры своих друзей. Часто она порывалась принять в них участие, но кусала себе губы и удерживала мысль. Продолжительность и многословие таких совещаний, остававшихся без всякого результата, внушали тайное презрение этой энергичной и деятельной женщине.

Вскоре победы Учредительного собрания ослабили самих победителей. Вожди Собрания отступили перед своим собственным делом и завязали переговоры с аристократией и троном с целью предоставить королю пересмотр конституции в более монархическом духе. Депутаты, собиравшиеся у госпожи Ролан, рассеялись; осталась лишь небольшая группа людей непоколебимых, которые предаются принципам независимо от их успеха и привязываются к безнадежному делу с тем большей силой, чем больше счастье им изменяет.

Несомненный интерес для истории представляет впечатление, какое впервые произвел на госпожу Ролан человек, который, впоследствии отогревшись на ее груди и занимаясь вместе с ней политической интригой, должен был ниспровергнуть власть ее друзей, убивать их во множестве и даже ее послать на эшафот. Никакое отталкивающее чувство в это время, по-видимому, не предсказывало госпоже Ролан, что, способствуя улучшению положения Робеспьера, она подготавливает смерть самой себе. Если у нее и возникло какое-нибудь неопределенное опасение, то оно тотчас же прикрылось состраданием, которое почти походило на презрение. Робеспьер казался госпоже Ролан честным человеком. Она заметила, что на совещаниях он бывал всегда сосредоточен, не обнаруживал себя, выслушивал все мнения прежде, чем высказать свое, и не давал себе труда мотивировать это последнее. Подобно всем людям повелительного характера, Робеспьеру собственное убеждение казалось достаточной причиной того или другого выраженного им мнения. На другой день после разговора он всходил на трибуну и, обращая на пользу своей репутации те тайные совещания, при которых присутствовал накануне, опережал час действия, условленный с друзьями, и открывал таким образом весь задуманный план. Эти поступки приписывались его молодости и нетерпеливому самолюбию.

Госпожа Ролан, убежденная, что этот молодой человек страстно любит свободу, принимала его сдержанность за робость, а подобного рода измены — за проявление независимости. Общее дело оправдывало все. «Он защищает принципы с жаром и упорством, — говорила она, — нужно мужество, чтобы их защищать одному в то время, когда число защитников народа значительно сократилось. Двор ненавидит Робеспьера, мы должны его любить. Я была поражена тем ужасом, каким Робеспьер казался проникнут в день бегства короля в Варенн. Вечером у Петиона он говорил, что королевская семья приняла такое решение не иначе, как подготовив патриотам в Париже Варфоломеевскую ночь, и что он сам ждет смерти в течение двадцати четырех часов. Петион, Бюзо, Ролан говорили, напротив, что бегство короля стало его отречением и что нужно этим воспользоваться для подготовки умов к республике. Робеспьер, насмешливо и по обыкновению грызя ногти, спрашивал, что такое республика».

В этот день Бриссо, Кондорсе, Дюмон и Дюшатель составили проект газеты под названием «Республиканец». Идея республики родилась в колыбели жирондистов, прежде чем появиться в уме Робеспьера, и 10 августа стало не случайностью, а заговором.

В это же время госпожа Ролан, чтобы спасти жизнь Робеспьера, поддалась одному из тех первых движений, которые свойственны неустрашимой дружбе и оставляют следы в памяти даже людей неблагодарных. После известных событий на Марсовом поле Робеспьер, обвиняемый в заговоре вместе с редакторами петиции о низложении, вынужден был скрываться. Госпожа Ролан в сопровождении своего мужа отправилась в убежище Робеспьера, чтобы предложить ему более надежный приют в своем собственном доме. Но Робеспьер уже бежал из своего жилища. Оттуда госпожа Ролан отправилась к Бюзо, их общему другу, и заклинала его идти к фельянам, где он тогда пользовался влиянием, и поспешить оправдать Робеспьера прежде, чем его поразит обвинительный декрет.

Бюзо с минуту подумал, а потом сказал: «Я сделаю все, чтобы спасти этого несчастного молодого человека, хотя далеко не разделяю мнения некоторых людей на его счет. Он слишком много думает о себе, чтобы любить свободу; но он ей служит, и мне этого довольно. Я буду там, чтобы его защищать». Таким образом, три будущие жертвы Робеспьера, без его ведома, ночью радели о его спасении.