Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Единственным способом хорошо выполнить заказ, как думал Ермолин, это нанять доброписцев, «сделать по твоему приказу, с добрых списков, по твоему обычаю, как любит воля твоя». Но для этого надо иметь бумагу («паперию») и немалое количество денег.

А. Д. Седельников, опубликовавший это замечательное письмо, склонен видеть в нем обмен посланиями между крупными деятелями России и Литовского великого княжества, но это не вполне так. В письме Ермолина проскальзывает нотка купеческого интереса к делу. «А лишка не дам нигде ничего, а наряжу ти, пане, все по твоей мысли и по охоте», – приписывает Ермолин в конце письма, употребляя даже обычные торговые заверения: будьте—де спокойны, все сделаем по вашей воле. Возможно, Ермолин брал подряды на переписку книг, очень дорого стоивших в это время. Издатель письма А. Д. Седельников правильно пишет по этому поводу: «На северо—востоке не только лучше сохранили старую письменность, на что указывают многочисленные находки древнейших памятников в рукописях великорусских XV и частью XVI вв., но и гораздо шире использовали переход к новым ее условиям». [628]

Как видим, московские доброписцы имеют за собой длительную историю. Пожары и разорения уничтожили громадное количество письменных московских памятников, но и то, что осталось, говорит о многом, прежде всего о Москве как об одном из крупнейших центров XIV–XV веков, который не уступал по своей письменной культуре Новгороду, а в некоторых случаях его превосходил. Это будет наглядно видно на примере московской литературы великокняжеского периода.

Московская письменность не имела таких глубоких корней, как новгородская. В конечном итоге Москва XII–XIII веков все—таки была новым городом, который не успел накопить такого богатства письменных традиций, как старые города, подобные Новгороду или Смоленску. Между тем условия для раннего развития московской литературы были явно неблагоприятными. Поэтому московская литература – явление сравнительно позднее. Она начинает оформляться только во второй половине XIV века, хотя отдельные записи московского происхождения относятся и к более раннему времени, ко временам Калиты и его преемников. В основном развитие московской литературы падает на конец XIV века, на княжение Дмитрия Донского и его ближайшего преемника.

По какому—то странному недоразумению историки литературы отмечают только три московских литературных памятника конца XIV века: 1) Задонщину, 2) Сказание или поведание о Мамаевом побоище, 3) Житие Дмитрия Ивановича. Н. К. Гудзий прибавляет к ним летописную Повесть о Мамаевом побоище. [629]Вероятно, это объясняется тем, что названные памятники сохранились в особых списках и, за исключением жития Дмитрия Донского, не вошли в наши летописи. Между тем летописи сохранили нам и другие повести конца XIV века, когда—то существовавшие в отдельном виде, но теперь известные нам по летописям. Таковы Сказания о Тохтамышевом нашествии, Повесть о Митяе, Хождение митрополита Пимена в Царьград. Таким образом, у нас получится достаточно внушительный список московской литературы конца XIV века.

Предупредим заранее, что в обзоре московской литературы мы не преследуем специальных историко—литературных целей. Это дело специалистов и не по плечу автору этой книги. Но историк не может оставить в стороне важнейшие литературные явления того времени, которое он изучает. Ведь без знакомства с литературой XIV–XV веков культурное значение великокняжеской Москвы останется освещенным неполно и неточно. Обзор московской литературы мы поведем с тех произведений, возникновение которых в конце XIV – начале XV века бесспорно. Таковы в первую очередь повести о Тохтамышевом разорении.

Разорение Москвы в 1382 году и драматические подробности этого события повели к созданию особого цикла повестей. Наиболее известны обширные повести о Тохтамышевом нашествии, помещенные в Никоновской и Воскресенской летописях, но как раз они мало типичны для московской литературы XIV века и представляют собой позднейшие переработки более ранних сказаний. Наиболее близки по времени возникновения к событиям 1382 года два сказания.

Одно из них помещено в Симеоновской летописи и Рогожском летописце, в основе которых лежит московский свод XIV века. В том и в другом списке рассказ начинается словами: «Того же лета царь Токтамышь посла в Болгары и повеле христианскыя гости Русскыя грабити, а ссуды их и с товаром отнимати и провадити к себе на перевоз». [630]Тохтамыш пошел «изгоном» (то есть внезапным набегом) на Русскую землю, а суздальский князь Дмитрий Константинович послал к нему двух своих сыновей, Василия и Семена, которые догнали татар у Рязани. Рязанский князь Олег Иванович обвел татар вокруг своей земли и указал им броды на реке Оке. Перейдя Оку и взяв Серпухов, татарские полчища устремились к Москве. Великий князь Дмитрий Иванович отъехал в Кострому, а в Москве затворился литовский князь Остей, внук Ольгерда, «с множеством народа».

Татары подошли к городу 23 августа, в понедельник, и стояли 3 дня, а на четвертый день вызвали Остея из города, убили его перед городскими воротами и поднялись на стены по лестницам. Город был взят, жители перебиты или уведены в плен. Татары разбили церковные двери и разграбили церковное имущество. Не ограничившись Москвой, татары повоевали другие русские города, но потерпели поражение у Волоколамска от Владимира Андреевича Серпуховского. На обратном пути татары взяли Коломну и разорили Рязанскую землю. Через некоторое время Дмитрий Донской и Владимир Андреевич въехали в Москву и увидели взятый и выжженный город, разоренные церкви, бесчисленное множество убитых и повелели хоронити мертвых и платить за 40 похороненных мертвецов по полтине, а за 70 по рублю, и всего было дано 150 рублей.

Краткий рассказ о разорении Москвы изобилует такими подробностями, которые обнаруживают хорошее знакомство с событиями. Таковы: точная дата взятия Москвы 26 августа «в 7 час дни», указание на то, что суздальские князья нашли след Тохтамыша на Серначе. Поражает особая сдержанность автора рассказа по отношению к Тохтамышу и объяснение причин, по которым Дмитрий Донской не оказал ему сопротивления: «Ни подня рукы против царя». Поэтому мы едва ли ошибемся, если признаем, что рассказ написан еще при жизни Дмитрия Донского, то есть до 1389 года, вероятнее всего, каким—либо монахом, ибо автор особо отмечает гибель двух московских архимандритов и одного игумена.

Второе сказание о Тохтамышевом разорении помещено в Ермолинской летописи. [631]Оно резко отличается от предыдущего, хотя в некоторых деталях совпадает, в особенности в датах, что заставляет думать о каких—то записях о событиях 1382 года, использованных тем и другим сказанием. Рассказав сходно с первым сказанием о начале похода Тохтамыша, автор второго сказания заявляет, что Дмитрий Донской «нача полки совокупьляти и поиде с Москвы, хотя противу татар, и бысть разно в князех русских: овии хотяху, а инии не хотяху, бяху бо мнози от них на Дону избиты». Эти разногласия среди князей заставили великого князя уехать в Кострому для сбора войска, «а во граде Москве мятежь бе велик». Сошелся народ, зазвонили во все колокола «и сташа суймом, а инии по вратом, а инии на вратех на всех, не токмо пущати хотяху из града крамолников и мятежников, но и грабяху их». Между тем татары подошли к Москве и начали спрашивать о великом князе, «есть ли он в граде». Горожане сказали, что его в городе нет. Утром татары подступили к городу и начали стрелять из луков. Граждане отвечали со стен стрельбой из луков и бросали камни. Однако татары сбили граждан со стен и пытались взобраться на них по лестницам, но осажденные лили на татар кипящую воду, стреляли из тюфяков и пушек, один же москвитин, суконник Адам, пустил с Фроловских ворот стрелу и убил славного ординского князя, чем причинил великую печаль самому Тохтамышу.