Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

В рядах русского общества образование распространялось неодинаково. Грамотность была обязательна для духовенства, которое не могло исправлять церковные службы без книг. Поэтому и в более ранние времена «попов сын», не научившийся грамоте, выбывал из рядов церковных людей и попадал в число изгоев. Ряды книжных переписчиков пополнялись главным образом за счет духовенства; не только дьяки и священники, но иногда даже просто поповичи писали грамоты. Купчую начала XV века писал «Василь поповичь». На другой грамоте, видимо, этот же писец называет себя Васюком («Васук попов сын Иванов»). [615]

Среди духовенства встречались и высокообразованные люди (понимая под образованием средневековое схоластическое знание церковных и некоторых гражданских книг). Митрополичий двор и крупные московские монастыри обладали большими библиотеками и являлись центрами, в которых велась переписка книг. Иногда писцы заканчивали переписанную рукопись сообщением о времени окончания переписки и т. д., дополняя эти сведения кое—какими не всегда уместными замечаниями. «А се книга Михайлова чюда, – пишет писец книги Иова, изготовленной для Чудова монастыря в Кремле, – а написаны в лето 6902 (то есть 1394), марта в 20, а час 3 дню». Несколько выше он написал на книге свои пожелания: «Да рука моя любо лиха, и ты так не умеешь написать, и ты не пис(ец)». [616]

Грамотность имела несомненное распространение и среди горожан, в первую очередь купцов. Таковы были известные уже нам Ермолины. Письмо Василия Дмитриевича Ермолина, посланное им в Литву, обнаруживает в его авторе человека, владевшего некоторыми литературными способностями, во всяком случае, бойким пером.

Прибавим к грамотным людям небольшой по численности, но влиятельный круг княжеских «дьяков», писавших княжеские грамоты. Например, жалованную грамоту княгини Марии Ярославны подписал «дьяк Матфей», грамоту шехонских князей середины XV века подписал «Пантелей Медведев», грамоту Дмитрия Шемяки «писал княж Дмитриев Юрьевича дияк Алексей». [617]

Грамотность имела распространение и среди московских бояр. Сын московского боярина митрополит Алексей еще ребенком научился грамоте. Как видно из жития Сергия Радонежского, обучение грамоте вообще входило в программу воспитания боярских детей. Отрок Варфоломей (впоследствии инок Сергий) учился грамоте вместе со своим старшим братом Стефаном. Правда, у нас имеются и обратные свидетельства, говорящие о недостаточном образовании московских великих князей, причем эти свидетельства исходят из уст панегиристов московских князей, а не их врагов. Дмитрий Донской, по словам его биографа, недостаточно знаком был с книгами («аще бо и книгам не научен сый добре»), тот же отзыв слышим о Василии Темном. Показания эти, впрочем, не являются доказательствами того, что Дмитрий Донской и Василий Темный были людьми абсолютно неграмотными. Русские книжники, видимо, хотели только отметить недостаточное образование своих князей. Дмитрий Донской не научен был «добре» книгам, следовательно, в какой—то мере, хоть и «не добре», был грамотным. Только его образование казалось московским книжникам явно недостаточным.

Грамотность некоторых бояр засвидетельствована их подписями на грамотах. Василий Борисович Копнин, например, подписался на своей данной грамоте Троице—Сергиеву монастырю: «А подписал яз, Василей, сию грамоту». Среди грамотных людей найдем и Дмитрия Ивановича Нефимонова, который сам писал грамоты («а грамоту писал Дмитрей сам»). [618]

Обучение детей грамоте начиналось рано. Исключительную по своей простоте картину начального обучения отроков дает Епифаниево житие Сергия Радонежского. Родители отрока Варфоломея отдали его вместе с братом Стефаном «учиться божественным писанием». Стефан быстро научился читать, а Варфоломей учился «не скоро и косно». Учитель обучал «со многим прилежанием», отрок же плохо внимал и сам говорил: «Никако же могу разумети, о них же ми сказуют». Только чудесное вмешательство некоего старца помогло отроку одолеть грамоту.

Из жития Сергия видно, что под обучением грамоте понималось не простое чтение псалтыри, а уменье читать и петь псалмы – «псалмопение глаголати», «стихословити зело добре и стройне». [619]Здесь—то мы и находим объяснение тому, что Дмитрий Донской «не добре» владел книжным чтением. Это значит, что он не был обучен всем тонкостям псалмопения и стихословия. Конечно, для полного усвоения такой премудрости требовались и прилежание, и своего рода способности. Отроков, невнимательно слушавших на уроках и учившихся «не скоро и косно», вероятно, было не мало и в древней Руси, в особенности в княжеской и боярской среде, где более ценились воинские доблести, чем образование. Поэтому в большинстве случаев образование молодых людей из аристократического общества оканчивались на первой его ступени, ограничиваясь знакомством с грамотой. Зато в монастырях возникали кружки образованных людей, создавались школы переписчиков и переводчиков, накапливались крупные книжные богатства. [620]

Москва рано стала делаться крупнейшим русским центром переписки и распространения книг. Уже Иван Калита обращал большое внимание на переписку книг («многим книгам написанным его повелением»). К числу этих книг надо относить в первую очередь знаменитое Сийское Евангелие, написанное на Двину в 1339 году повелением чернеца Анания в Москве. [621]В этом евангелии находим первые следы московского аканья и характерное название нашего города – «в граде Москове», которое живо напоминает такое же название Москвы в первом известии о ней 1147 года. Сийское евангелие – прекрасный образчик ранней московской письменности, случайно сохранившийся на севере. Оно написано на пергамене, четким и красивым уставом. Особенно замечательна миниатюра, изображающая Христа и его учеников. Живость движений и нежность красок делают эту миниатюру выдающимся памятником раннего московского искусства.

Сийское Евангелие было роскошным экземпляром, написанным по специальному заказу. Два других московских памятника середины XIV века дают нам представление о рядовых московских рукописях того же века. В 1354 году было написано Евангелие апракос рукою многогрешного раба Божия чернца Иоанна Телеша к священному отцу Клименту, замышленьем Олексия Костьянтиновича, при великом князе Иоанне Ивановиче, при епископе Афонасьи Прияславьском (т. е. Переяславском).

Любопытна внешность этого евангелия. Оно написано на пергамене в 2 столбца крупным, но очень неровным и некрасивым почерком. Начало статей отмечено большими заглавными буквами звериного орнамента. Буквы выполнены красными и коричневыми линиями неизменно на зеленом фоне. Во всем внешнем виде этой московской рукописи чувствуется что—то провинциальное, напоминающее нам о смутном княжении кроткого и красивого Ивана Ивановича, мало похожего своими талантами и на отца Ивана Калиту, и на сына Дмитрия Донского.