Михаил Тихомиров - Труды по истории Москвы

Конечно, нельзя отрицать тенденциозность второй летописной версии о событиях 1480 года, но ведь и сам К. В. Базилевич проявляет определенную тенденциозность, рисуя деятельность Ивана III в плане полной апологии всех его мероприятий. Между тем события 1480 года были глубоким кризисом, обнаружившим противоречия в среде русского общества XV века. Свержение татарского ига было достигнуто напряжением всех сил русского народа, и очень неприятно звучат слова покойного исследователя, приписывающего победу чуть ли не одному Ивану III («победа Ивана III над Ахмед—ханом»).

Это замечание вовсе не ставит своей задачей унизить Ивана III как крупного государственного деятеля, еще в меньшей степени оно направлено на то, чтобы поколебать ценность большой работы К. В. Базилевича. Но исследователь истории Москвы не может пройти мимо событий 1480 года, ограничившись только скептическими замечаниями о правильности или неправильности того или иного летописного рассказа. Перед нами стоит задача показать, как кризис 1480 года отразился в широких народных кругах.

Московский свод конца XV века дает такую хронологию событий 1480 года. 8 июня великий князь послал к Оке своего сына Ивана Молодого и с ним своего брата Андрея Меньшого. 30 сентября великий князь приехал из Коломны в Москву, а 3 октября выехал из Москвы и остановился в Кременце «с малыми людьми», отпустив остальное воинство к сыну. Ахмат подступал к Угре и пытался переправиться через нее. Когда же начались морозы, Иван III приказал своему сыну отступить от Угры, переставшей быть препятствием, к Кременцу. Татары во главе с Ахматом побежали от Угры 11 ноября.

Московский свод и близкие к нему летописи ничего не говорят о волнениях черных людей в Москве, но в нем имеются известия о колебаниях Ивана III. По летописи, «молиша его (Ивана III) великим молением», чтобы стоял крепко за православное крестьянство «противу безсерменству». Приказ великого князя об отступлении от Угры рассматривается в Московском своде как прямая измена «злых человек богатых и брюхатых». С упреком говорится о Софье Палеолог, жене великого князя, которая вернулась «из бегов», осуждаются разорения, причиненные во время ее бегства боярскими холопами тем областям, по которым ходила великая княгиня. И ни слова нет о победе Ивана III; бегство же Ахмата рассматривается как «преславное чюдо». [605]

Рассказ Московского свода и близких к нему летописей не противоречит Софийской 2–й летописи. В Софийской также говорится о приходе Ивана III из Коломны в Москву «на совет и думу»; встречаются буквально те же слова, что и в Московском своде. Говорится о молении великого князя «великим молением», сообщается о распоряжениях Ивана III по охране Оки и т. д. Имеется замечание о брюхатых предателях и пр. Таким образом, нельзя противопоставлять рассказы о событиях 1480 года в Московском своде и в Софийской 2–й летописи, а следует говорить об их общем источнике.

К. В. Базилевич находит в рассказе Софийской 2–й летописи явные несообразности. «Так, – пишет К. В. Базилевич, – пребывание великого князя в столице после возвращения из Коломны заняло всего лишь трое суток (30 сентября – 3 октября). По словам же повести, Иван III, не решаясь въехать в Кремль, – „бояся гражан злыя мысли поимания“ – прожил в подгородном московском Красном сельце две недели». Но в Софийской 2–й летописи речь идет о двух возвращениях Ивана III в Москву, и первое его пребывание нельзя объединять со вторым. Первый раз Иван III прибыл из Коломны, второй раз с Угры.

Имеется и третья повесть о событиях 1480 года, помещенная в Вологодско—Пермской летописи. Повесть эта возникла вне двух рассмотренных выше летописных версий, но и в ней говорится о людях, которые «не хотяще земли Руской добра и провославному христьянству и со царем битися, и начаша великому князю думати не явно, чтобы от берегу отступил, а царю бы не грубил». В повести сообщается о переговорах Ивана III с Ахматом в униженной форме (чтобы царь «смиловался») и об отказе Ахмата вести переговоры. Из той же повести выясняется, что в Москве в осаде сидел митрополит Геронтий, Васьян Ростовский, «да гости московские, да чернь». [606]В повести особенно подчеркивается выдающаяся роль Васьяна Ростовского.

Отметим тут же, что неумеренная защита деятельности Ивана III покойным К. В. Базилевичем приводит его к прямой ошибке и утверждению об отсутствии пререканий Ивана III с его сыном Иваном Молодым. [607]Между тем, в наших рукописных сборниках имеется особое послание духовенства к великому князю Ивану Ивановичу (Молодому) на Угру.

Все сказанное позволяет отвергнуть выводы К. В. Базилевича о недостоверности рассказа Софийской летописи о волнениях черных людей в Москве и отнестись к сообщению о них с должным вниманием.

Политическая обстановка, сложившаяся в 1480 году, во многом напоминала Тохтамышево разорение. Ахмат шел к Москве с большим войском, надеясь встретиться в верховьях Оки с польским королем Казимиром. Таким образом, громадное вражеское войско должно было вторгнуться в русские пределы с юго—запада, где только река Угра могла помешать татарскому конному войску ворваться в Подмосковье. Дело осложнялось ссорой Ивана III с его братьями Андреем Большим и Борисом. Князья стояли в Великих Луках и оттуда вели переговоры с Казимиром.

Москва готовилась к осаде во главе с митрополитом Геронтием, матерью Ивана III – великой княгиней Марфой, удельным князем Михаилом Андреевичем Верейским – дядей великого князя. С ними в осаде сидело «многое множество народа от многых градов». [608]

На совещании в Москве митрополит и бояре «великим молением» упрашивали Ивана III активно выступить против Ахмата. К этому времени в Москву прибыли послы от братьев великого князя. Это, видимо, и решило исход совещания. Иван III пошел к Угре «противу царя»; заняв позицию у Кременца, он отправил Ивана Ивановича к Угре. Так рисует дело Московский свод конца XV века.

Между тем действительная обстановка, сложившаяся в Москве в 1480 году, была и сложнее и тревожнее, чем описано выше. Для москвичей грозным симптомом приближающейся опасности казалось бегство из Москвы обеих великих княгинь, матери и жены великого князя. «И княгини великие тогды из града вышли», – сообщает Вологодско—Пермская летопись. Только вмешательство митрополита и другого духовенства заставило великую княгиню—мать, Марфу, вернуться в город; «во граде же бысть не мала радость о возвращении великой княгини». Однако жена великого князя, Софья Фоминишна, с детьми не вернулась в столицу, а отправилась в Дмитров, чтобы оттуда на судах ехать к Белоозеру. [609]Этот факт, отмеченный в других летописях, имеется и в Софийской 2–й летописи. Великий князь «восхоте бежати от брегу, а свою великую княгиню Римлянку и казну с нею посла на Белоозеро, а мати же его великая княгиня не захоте бежати, но изволи в осаде сидети». [610]