Александр Широкорад - Портреты Смутного времени

По словам летописца, Салтыков стал кричать на Гермогена, достал нож и хотел его зарезать, но патриарх, осенив Салтыкова крестным знамением, сказал: «Крестное знамение да будет против твоего окаянного ножа, будь ты проклят в сем веке и в будущем».

Грамоты пришлось отправить без подписи патриарха. Находившихся под стражей князей Ивана Михайловича Воротынского и Андрея Васильевича Голицына силой заставили их подписать.

Грамоты доставили под Смоленск 23 декабря. На следующий день их принесли послам с требованием немедленно исполнить боярский приказ и угрозами в случае неповиновения. Филарет, прочтя грамоты, отвечал: «Отправлены мы от патриарха, всего освященного собора, от бояр, от всех чинов и от всей земли, а эти грамоты писаны без согласия патриарха и освященного собора, и без ведома всей земли: как же нам их слушать? И пишется в них о деле духовном, о крестном целовании смольнян королю и королевичу. Тем больше без патриарха нам ничего сделать нельзя». Все остальные члены русского посольства согласились с Филаретом.

27 декабря послы были вызваны к радным панам, которые объявили русским о смерти самозванца в Калуге. Послы встали и с поклоном поблагодарили за эту новость. Паны с насмешкой спросили: «Теперь что вы скажете о боярской грамоте?» Голицын ответил, что посольство представляет не одних только бояр, и отчет послы должны будут давать не одним боярам, а в первую очередь патриарху и духовным властям, а потом боярам и всей земле, а грамоты написаны от одних только бояр, да и то не от всех. Таким образом, русские послы категорически отказались выполнять салтыковские инструкции.

23 января 1611 года в стан к королю приехал Иван Никитич Салтыков. Он привез новые грамоты послам и жителям Смоленска. В грамотах не было ничего нового, они повторяли старые требования отдаться на «всю волю королевскую».

Однако послы быстро смекнули, что Салтыков представляет не русское государство, а самого себя и поляков Гонсевского, и заявили, что отказываются выполнять инструкции без подписи патриарха.

Поляки послали Салтыкова уговаривать смолян. Но представители осажденных прямо заявили Салтыкову, что, если еще кто посмеет явиться к ним с подобными «воровскими» грамотами — будет застрелен, а говорить смоляне будут только с послами от всего Московского государства, находящимися при короле.

В ответ на нажим поляков на посольство Филарет сказал: «Если вы увидели в нас неправду, то королю бы пожаловать отпустить нас в Москву, а на наше место велеть выбрать других». Но поляки не захотели отпускать послов, которые теперь стали их заложниками.

Между тем, говоря о Филарете, мы забыли об остальных Романовых. Но, увы, сказать о них практически нечего. После распада тушинского двора Иван Никитич, инокиня Марфа и стольник Миша перебрались в Москву. Иван Никитич еще пытался играть какую-то политическую роль, но и он вскоре стал фактически пленником поляков, осажденных в Кремле, 19 марта 1611 года все Романовы тихо сидели на своих дворах в Белом городе, когда поляки избивали горожан и жгли столицу.

8 апреля 1611 года русские послы Филарет и князь Голицын были вызваны к канцлеру Сапеге, который объявил им, что «во вторник на Страстной неделе русские люди начали собираться на бой, королевские вышли к ним навстречу, сожгли город и много христианской крови пролилось с обеих сторон». Еще канцлер добавил, что патриарх Гермоген за подстрекательство к восстанию взят под стражу и содержится на подворье Кирилло-Белозерского монастыря. Послов это сильно огорчило, а Филарет сказал: «Это случилось за грехи всего православного христианства, а отчего сталось и кто на такое разорение промыслил, тому бог не потерпит и во всех государствах такое немилосердие отзовется. Припомните наши слова, мы на всех съездах говорили, чтоб королевское величество велел все статьи утвердить по своему обещанию и по договору, иначе людям будет сомненье и скорбь. Так и случилось. Так хотя бы теперь королевское величество смиловался, а вы бы, паны радные, о том порадели, чтоб кровь христианскую унять, и все бы люди получили покой и тишину».

Сапега ответил, что король именно за тем и пришел в Московское государство, чтобы его успокоить, но русские сами во всем виноваты, поляки же сами были бы все уничтожены, если бы не сожгли Москву, и добавил: «Но скажите, как этому злу помочь и кровь унять?»

Послы ответили: «Теперь мы и сами не знаем, что делать. Посланы мы от всей земли и, во-первых, от патриарха, но слышим от вас, что этот начальный наш человек теперь у вас под стражею, Московского государства бояре и всякие люди пришли под Москву и с королевскими людьми бьются. Кто мы теперь такие, от кого послы — не знаем; кто нас отпускал, те, как вы говорите, умышляют противное нашему посольству. И с Смоленском теперь не знаем, что делать, потому что если смольняне узнают, что королевские люди, которых москвичи впустили к себе, Москву выжгли, то побоятся, чтоб и с ними того же не случилось, когда они впустят к себе королевских людей».

Сапега отвечал: «Что сделалось в Москве, об этом говорить нечего: говорите, что делать вперед?»

Тогда послы сказали: «Другого средства поправить дело нет, как то, чтоб король наши статьи о Смоленске подтвердил и время своего отступления в Польшу именно назначил на письме, за вашими сенаторскими руками. А мы об этой королевской милости дадим знать в Москву патриарху, боярам и всем людям Московского государства, напишем и тем, которые теперь пришли под Москву, чтоб они унялись и с королевскими людьми не бились, и чтоб из Москвы к нам как можно скорее отписали и прислали людей изо всех чинов». Сапега согласился, но потребовал, чтобы договор о Смоленске был заключен немедленно и сразу же в город были впущены королевские войска. Но послы возразили, что, не получив ответа из Москвы, смоляне на это не согласятся. Тогда канцлер велел послам написать две грамоты: одну в Москву к патриарху и боярам, другую в ополчение к Ляпунову.

На следующий день Луговский принес эти грамоты к Сапеге, а тот спросил: «Хотите ли теперь же впустить в Смоленск людей королевских?» Луговский ответил, что решено ждать ответа из Москвы. «Когда так, то вас всех пошлют в Вильну», — пригрозил Сапега. «Надобно кровь христианскую унять, а Польшею нас стращать нечего: Польшу мы знаем», — был ответ Луговского.

12 апреля послам объявили, что на следующий день их отправят в Польшу. Напрасно Филарет и Голицын объясняли, что у них нет инструкций ехать в Польшу и даже нет средств на это путешествие. Рано утром им было велено садиться на речные суда. Когда русские стали садиться на суда, польская охрана перебила всех слуг и захватили все посольское имущество. Послы на трех судах под конвоем были отправлены вниз по Днепру.