Роберт Бартлетт - Становление Европы: Экспансия, колонизация, изменения в сфере культуры. 950 — 1350 гг.

Несомненно, аристократические династии XIII века имели некоторые черты, отличавшие их от родов предшествующего периода. Это, в частности, переход к передаче наследства по отцовской линии и постепенный отказ от широко разветвленной системы родства, особенно по сравнению с X веком. Фамильные имена зачастую происходили от названия принадлежащего им надела или замка, что на многие годы вперед служило верным инструментом идентификации. У них была своя геральдика, со все более сложными правилами; фамильные гербы отображали происхождение рода, наглядно выделяли его старшие и младшие ветви и отдавали предпочтение опять-таки мужской линии родства. Дальние родственники все реже привлекались к участию в таких жизненно важных для рода делах, как, например, вендетта или передача собственности. В Англии XII века после смерти рыцаря, «согласно закону Королевства Английского, отцу во всем наследовал старший сын» {92} 92 Glanvill, The Treatise on the Laws and Customs of England commonly called Glanvill, ed. and tr. G.D.H. Hall (London, 1965), p. 75. . В 1185 году герцог, епископы и бароны Бретани договорились, что «отныне не будет различия в баронском или рыцарском держании, но старший по рождению будет владеть им во всей полноте» {93} 93 Assise au comte Geffroy 1, ed. Marcel Planiol, La tres ancienne coutume de Bretagne (Rennes, 1896, repr. Paris and Geneva, 1984), pp. 319–25, at pp. 321–2. . На самом деле у такой практики были свои противники. «Кто сделал братьев неравными? — вопрошал автор XII века. — Все отцовское наследство отдается одному из сыновей, который отныне богат. У одного оказывается все в изобилии, он получает всю отцовскую собственность, другой же оплакивает свою нищету, оставаясь без доли богатого наследия отца» {94} 94 См.: London, British Library, Add. MS 11283, fols. 21v — 22. Автор выражает благодарность Венди Дэвис за сверку этой цитаты. . Таким образом появился «дом» в узком понимании, то есть последовательность отцов и сыновей, сменявших друг друга во времени, но остававшихся при наследственной фамильной собственности. «Сужение и концентрация семьи вокруг мужской линии», судя по всему, были налицо.

Можно ли хотя бы умозрительно связать это «сужение» с нарастающим расселением западноевропейской знати по окружающим областям в XI, XII и XIII веках, — вопрос сложный. Основательная проверка этой гипотезы — дело будущего, она потребует многих лет кропотливого труда и все равно останется весьма спорной, поскольку генеалогия аристократии даже и в XIII веке чаще строится на догадках, нежели на наглядных свидетельствах. Иными словами, пока однозначного ответа на этот вопрос нет.

«Разве появление новых типов родственных отношений в аристократическом сословии и становление феодальной системы не протекали параллельно?» — задается вопросом один из видных специалистов по истории Высокого Средневековья. Возможно, ключ к аристократической экспансии XI, XII и XIII веков кроется не в развитии военных структур и не в эволюции родственных связей по отдельности, а в судьбоносном сплетении этих двух процессов. Высказывается мнение, что феодальные структуры требовали более надежной территориальной базы для аристократии и порождали военный класс, «более прочно стоящий на своей земле» {95} 95 См.: Duby, 'Lineage, Nobility and Knighthood', p. 75; idem, “The Structure of Kinship and Nobility“, in his The Chivalrous Society (Eng. tr., London and Berkeley, 1977), pp. 134–48, at p. 148; idem. Early Growth of the European Economy, p. 171. . XI же век изображается как период «реорганизации нормандского рыцарства по территориальному принципу» {96} 96 Lucien Musset, 'L'aristocratie normande au Xle siècle', in Philippe Contamine (ed.). La noblesse au Moyen Age (Paris, 1976), pp. 71–96, at p. 95. . Есть также точка зрения, что передача земельной собственности в целости от поколения к поколению явилась предпосылкой для формирования постоянных феодальных военных институтов {97} 97 См.: Holt, 'Feudal Society and the Family', Transactions of the Royal Historical Society 32 (1982), p. 201. . Но еще более важно то, что наделенное землей рыцарское сословие XI века представляло собой не просто новых людей, а новый тип аристократии. В документах того времени можно найти примеры превращения крестьян в конных воинов, как, например, в Лимбургском акте 1035 года, в котором разрешается господину делать своих холостых крестьян прислугой на кухне или конюхами, а женатых — лесничими или конными воинами (milites) {98} 98 Lorenz Weinrich (ed.), Quellen zur deutsche Verfassungs-.Wirtschafts- und Sozialgeschichte bis 1250 (AQ 32, Darmstadt, 1977), no. 25, pp. 106–8. . Даже если принять уровень естественной убыли аристократического класса за столетие равным 50 процентам, все равно в условиях растущей экономики всем новым кандидатам на пополнение его рядов места явно не хватало. Подъем рыцарского сословия (первоначально стоявшего очень низко в сословной иерархии и не имевшего земельной собственности) в сочетании с принципом первородства и династийности могли настолько переполнить рамки существовавшей системы, что экспансия за пределы страны становилась неизбежна. Пусть даже люди подобные Танкреду де Огвилю были редкостью, все равно такие факторы, как сужение самого понятия рода и притязания нового рыцарского сословия, были вполне достаточным основанием для существования странствующего рыцарства. Возможно, те самые младшие сыновья, оплакивающие «свою нищенскую долю богатого наследия отца», и пустились в путь по морям, по долам в XI, XII и XIII веках. С уверенностью сказать этого мы не можем, но не исключено, что к XI веку франкская знать, то есть относительно малочисленная военная элита, организованная строго по принципу наследования по мужской линии и династийных домов и имеющая прочные земельные корни, являла разительный контраст с тем внешним миром, куда она направила свою экспансию.

В какой степени агрессивная политика французского рыцарства ни коренилась в земельных притязаниях феодалов, нет сомнения, что одним из ее последствий явилось распространение феодальных форм землевладения и связанных с ними правовых отношений. Регионы наподобие Ирландии, Восточной Прибалтики, Греции, Палеетины и Андалусии, до середины XI века не ведавшие фьефов, вассалов и оммажа, в последующие столетия познакомились с ними вплотную. Так, например, случилось в Южной Италии, куда «вслед за завоеванием пришло понятие фьефа и оммажа» {99} 99 См.: Graham Loud, 'How “Norman” was the Norman Conquest of Southern Italy?', Nottingham Medieval Studies 25 (1981), pp. 13–34, at p. 26. . Удачливые завоеватели или воины-иммигранты Высокого Средневековья рассчитывали на вознаграждение, и чаще всего этим вознаграждением становился фьеф, то есть земля, получаемая вассалом от господина взамен на оговоренные услуги, обычно военную службу. Распределение фьефов, будь то местными правителями, желающими привлечь на свою сторону новых рыцарей, или предводителями завоевательного похода, такими, как Джон де Курси или Альбрехт Медведь, были составной частью процесса формирования колониальной знати.