Брюно Дюмезиль - Королева Брунгильда

Византийцы в самом деле не собирались довольствоваться полупобедой, одержанной австразийскими армиями в Италии. В конце 584 г. Константинополь направил к Брунгильде посольство с требованием организовать новую экспедицию, официально — за уже выплаченные суммы, а неофициально — в обмен на освобождение обоих пленников. Чтобы еще усилить влияние на королеву, послы императора распустили слух, что ее дочь уже увезена в Константинополь. Брунгильда согласилась направить весной 585 г. в Италию новую армию. Однако герцоги, командовавшие последней, поспорили между собой и вернулись в Галлию, не добившись заметных результатов {609} 609 Там же. VIII, 18. .

Возвращение франкской армии очень не понравилось византийцам. Австразийский дворец направил в Константинополь посольство в составе епископа Йокунда и камерария Хотрона ради попытки объясниться, но оба вернулись с чрезвычайно сухим обвинительным письмом императора Маврикия. Этот текст, датированный 1 сентября 585 г., сохранился, и в нем император выражает крайнее недовольство и обходит зловещим молчанием судьбу Ингунды и Атанагильда {610} 610 Lettres austrasiennes, 42. .

Поэтому на собрании в Беслингене, осенью 585 г., Брунгильда добивалась отправки в Италию новых сил, но австразийская аристократия дала понять, что устала {611} 611 Григорий Турский. История франков. VIII, 21. . При всей значительной власти, какую королева-мать приобрела с годами, ей все-таки приходилось считаться с магнатами. Она решила выжидать развития событий.

А еще до окончания 585 г. до Австразии дошла весть о смерти Ингунды — видимо, естественной {612} 612 Там же. VIII, 28. . Брунгильда благочестиво велела написать имя дочери на диптихе слоновой кости для монастыря, которому покровительствовала [113] Ее имя вырезано на «Слоновой кости Барберини». . Она также сообщила эту новость Фортунату, который откликнулся соболезнующим посланием. Поэт утверждал, что покойную следует рассматривать как мученицу, потому что ее смерть стала следствием (конечно, очень косвенным) ее веры: в самом деле, ее принадлежность к католичеству повлекла за собой обращение ее мужа Герменегильда, тот самый поступок, с которого начались ее бедствия {613} 613 Venantius Fortunatus. Carm. X, 4. . [114] Это произведение с трудом поддается истолкованию. Однако кончина Ингунды изменила отношения между франками и византийцами. Отныне камнем преткновения оставался один Атанагильд, сирота пяти-шести лет, который не сознавал всей ценности, какую представляет, и ради которого австразийцы уже дважды отправлялись в Италию проливать кровь.

Спасти Атанагильда

Брунгильда, конечно, хотела вернуть себе внука, но с тех пор как Ингунда умерла, больше не было причин спешить. С возрастом любая принцесса утрачивала ценность, тогда как маленький принц становился ценнее. Поэтому королева решила потянуть время и направила в Константинополь посольство во главе с Бабоном и Грипоном: первый был магнатом Хильперика, недавно перешедшим к австразийцам, второй — специалистом по дипломатическим миссиям на Востоке {614} 614 Lettres austrasiennes, 25 и 43. . Официально обоим посланникам было поручено поздравить от имени Брунгильды императора Маврикия и императрицу Константину с рождением первенца, порфирородного принца Феодосия, появившегося на свет 4 августа 585 г. Но неофициально они должны были прежде всего провести переговоры о том, сколько будет стоить освобождение Атанагильда. Самые важные послания, как всегда, были переданы послам устно — тут ничто не сохранилось. Тем не менее с посольством 585–586 гг. связаны три письма, адресованные второстепенным лицам. Их достаточно, чтобы оценить степень изощренности франкской дипломатии.

Первое послание — это письмо, написанное от имени Хильдеберта II и адресованное патриарху Константинопольскому Иоанну Постнику {615} 615 Там же, 43. . В нем король просил своего именитого корреспондента похлопотать об освобождении Атанагильда. По существу это письмо было рассчитано прежде всего на то, чтобы уточнить статус ребенка: франки считали, что Маврикий содержит внука Брунгильды как пленника, а не как гостя, и византийский двор должен был это осознать.

Второе письмо было составлено от имени Брунгильды и адресовано императрице Константине, супруге Маврикия {616} 616 Там же, 44. . При его сочинении королеве, вероятно, помогали (может быть, Венанций Фортунат), но тон достаточно оригинален, чтобы оценить руку самого автора. А ведь перед нами шедевр той аллюзивной прозы, которую так ценили любители писать письма в VI веке. В самом деле, Брунгильда для начала сообщает своей корреспондентке, что все франки отныне признали Хильдеберта II совершеннолетним. Это полностью соответствовало истине, и, казалось, регентство на том должно было прекратиться. Но королева, упоминая собственную инициативу отправить посольство, тут же сообщает о секретных посланиях, которые велела передать императору она, и о том, что послы Бабон и Грипон — люди, «верные» лично ей. Большего не требовалось: византийцы были достаточно искушены, чтобы понять — совершеннолетие короля ничего не изменило, и королева-мать по-прежнему руководит австразийским дворцом.

Указав на это, Брунгильда может перейти к сути проблемы, а именно к освобождению Атанагильда:

Судьбе было угодно, миролюбивейшая императрица, чтобы мой юный внук, еще ребенок, в невинные годы был вынужден испытать изгнание и попал в плен. Вот причина, по которой я умоляю Вас во имя Искупителя всех народов: Вы не обречены пострадать от того, что у Вас отберут преблагого Феодосия, вырвав любимого сына из объятий матери, Ваши глаза неизменно наслаждаются зрелищем его присутствия, Ваша утроба испытала чары его августейшего рождения, — повелите же, по милости Христовой, дабы мне позволили возвратить себе дитя обратно; да сможет и моя утроба найти успокоение в его объятьях, испытав страшнейшие муки в отсутствие любимого внука. Дочери у меня более нет; да не утрачу я тот нежный залог, который она мне оставила. Я уже истерзана смертью своего ребенка; пусть исцелит меня Ваше вмешательство; пусть мой внук, пленник, поскорей вернется. Воззрите не мои страдания, воззрите на его невинность. Возмещением вам станет слава, какой одарит Вас Бог, всеобщее спасение; да будет пленник отпущен, да зародит это любовь между обоими нашими народами и да укрепится благодаря тому мир между ними.

За выспренностью стиля здесь надо разглядеть ожесточенность эпистолярной борьбы. При поверхностном чтении кажется, что Брунгильда играет на материнских чувствах: гордость рождением ребенка, нежность по отношению к новорожденному, страх утратить хрупкое и столь драгоценное дитя — все это, конечно, императрица испытала в отношении собственного сына. В качестве контрапункта франкская королева с надрывом описывает свою скорбь, свое материнское страдание и свои надежды как бабушки. Женщина говорит с женщиной. Но Брунгильда также знает, что ее письмо Константине будет рассмотрено и под политическим углом зрения. Поэтому она делает все новые и новые намеки и скрытые заявления. Так, в ее призывах к небесной благости Бог именуется «Искупителем всех народов» и «Всеобщим спасением». Иначе говоря, Константинополю не следует забывать, что франки тоже католики; если император считает нужным сохранить на Западе репутацию поборника ортодоксии, с его стороны было бы очень дальновидным освободить маленького принца, который для него единоверец. В этом заявлении слышится эхо предложений Маврикия, который в письме от 1 сентября 585 г. требовал от франков сразиться с лангобардами во имя христианской солидарности. Пусть же басилевс подаст пример! В противном случае австразийский дворец не преминет провозгласить Ингунду мученицей, что, конечно, станет не лучшей рекламой Империи. Что касается финала послания Брунгильды, он особо ясен: пленение Атанагильда разрушило «любовь» между франками и византийцами; даже «мир» (то есть военный союз) стал хрупким. Если император не выпустит пленника, это будет чревато последствиями.