Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости

Чтобы отказаться в таких условиях пусть и от «малоинтеллигентного», но желающего общаться с тобою собеседника [96] Речь здесь идет о Федоре Стефановиче Пенинском, выпускнике Санкт-Петербургской Духовной семинарии, священнике, а затем протоиерее собора святого Иоанна Предтечи в Шлиссельбургской крепости. В дальнейшем он был назначен ключарем придворного Верхоспасского собора в Москве. , требуется нечто большее, чем разборчивость и высокомерие.

Видимо, в какой-то момент, как это бывает с бесноватыми, нестерпимым стало для Н. А. Морозова присутствие в камере священника.

Уже само приближение святынь начинало обжигать его.

Это та цена, которую платил «вечник» Морозов за свои якобы научные фантазии.

Происходили и другие странные перемены. В августе 1889 года, когда охваченному навязчивыми идеями А. Н. Морозову предложили взвеситься, в нем оказалось всего 56 килограммов.

Зимой и этот вес начал уменьшаться.

«Я высчитал тогда, что если так продолжится, то ровно через полгода я обращусь в перышко и полечу к вам по воздуху».

Тут уже один только шаг оставался от окончательного психического расстройства и физической гибели…

От превращения в перышко, которое должно было полететь над крепостными стенами древнего Шлиссельбурга, Николая Александровича Морозова спасло возвращение к естественным наукам, которые всегда более привлекали его и к которым он имел большие способности.

Это был воистину титанический труд, в котором заключено много таланта, еще больше отчаянно дерзкой смелости и, конечно, бездна тяжелейшей работы. Николаю Александровичу приходилось не только проверять и обосновывать свои гипотезы, но и восполнять зияющие пробелы в собственных познаниях.

Созданные им в Шлиссельбурге книги «Функция, наглядное изложение высшего математического анализа», «Периодические системы строения вещества», «Законы сопротивления упругой среды движущимся в ней телам», «Основы качественного физико-математического анализа», «Векториальная алгебра» [97] Всего Н. А. Морозов вывез из Шлиссельбурга 26 томов своих рукописей. с одинаковым успехом могут быть отнесены и к научным исследованиям, и к популяризаторским работам, и к учебным конспектам.

Так, например, и появилась работа «Функция. Наглядное изложение высшего математического анализа». Это изложение курса дифференциального и интегрального исчисления, который Н. А. Морозов собирался прочесть Сергею Андреевичу Иванову. Специально для этого он и написал труд, где выводил теоремы «очень наглядным и элементарным путем» и каждую иллюстрировал «подходящими законами природы» [98] Книга «Функция. Наглядное изложение дифференциального и интегрального исчисления и некоторых его приложений к естествознанию и геометрии. Руководство к самостоятельному изучению высшего математического анализа» была издана в Киеве в 1912 году. .

С годами, по мере смягчения режима в Шлиссельбургской тюрьме, Н. А. Морозов получил возможность пользоваться научными книгами по своему выбору и даже организовать в одной из камер небольшую химическую лабораторию, в которой, между прочим, обучал Михаила Васильевича Новорусского, подельника Александра Ульянова, изготовлять динамит.

Тогда стало легче с занятиями наукой, и некоторые из трудов, созданных Морозовым в Шлиссельбурге, действительно имеют большое научное значение.

Выйдя из крепости, Н. А. Морозов опубликовал созданные в тюрьме работы «Периодические системы строения вещества» и «Д. И. Менделеев и значение его периодической системы для химии будущего», и в конце 1906 года, после беседы Н. А. Морозова с Д. И. Менделеевым, Петербургский университет присудил вчерашнему «шлиссельбуржцу» степень почетного доктора наук по химии.

Разумеется, превращение проучившегося в университете всего один курс человека в почетного доктора наук — это не только признание научной ценности его работы, но еще и выражение глубочайшего уважения, которое университетская публика питала к народовольцам-террористам.

Точно так же, как и превращение «незаконнорожденного» сына помещика Щепочкина во владельца имения Борок, которое совершилось, когда оно было передано Н. А. Морозову в пожизненное пользование, тоже не объяснить одним только уважением В. И. Ленина к члену «Народной воли»…

Какая-то непроглядная советская тьма сгущена в этой истории, и кто знает, может быть, подписывая постановление, которое превращало вчерашнего борца за народное счастье в «последнего помещика России» [99] «Пианистка Ксения Алексеевна Бориславская, вторая жена А. Н. Морозова, как вспоминает Вениамин Каверин, любила в праздники порадовать гостей плодами из собственного сада и ветчиной, приготовленной из свиньи, имя которой она называла: — Это из моей Изабеллы, — вздохнув, говорила она. — Стала очень жирна, и пришлось зарезать». , Владимир Ильич вспоминал, как в своей тайной лаборатории в Шлиссельбургской тюрьме учил Морозов такого же, как он, «вечника» Новорусского приготовлять динамит.

Михаил Васильевич Новорусский, бывший студент Духовной академии, знаменит в истории Шлиссельбурга, кажется, только тем, что, получив за свою работу десяток яиц, сумел вывести из них в камере, согревая яйца на своей груди, цыплят.

Но Владимир Ильич помнил еще и о том, что его брат, Александр Ульянов на квартире Новорусского устроил лабораторию, в которой приготовляли динамит для покушения на Александра III.

В архиве Почетного академика Н. А. Морозова хранится написанное от руки в Шлиссельбургской крепости сочинение «Астрономические бюллетени. (Очерк звездных картин, проходящих перед нашими окнами между 9 и 10 часами вечера в различные месяцы года, с приложением некоторых популярных заметок по этому поводу). Астрономические сведения для шлиссельбуржцев».

Поскольку, кажется, сочинение это еще не печаталось, позволю себе привести достаточно объемную цитату из него.

«Я не знаю, друзья, — пишет Н. А. Морозов в «Предуведомлении к бюллетеню № 1», — какое впечатление произвела на вас замена матовых окон светлыми, но о себе я могу сказать вполне искренне и определенно: мне показалось, будто рухнула одна из самых могучих преград, отделяющих меня от остального мира. Правда, кругозор нашего окна ничтожен. И теперь, как прежде, когда мы лазали к форточкам, невозможно видеть вольной жизни. Но все же днем перед нами синеет клочок неба с проносящимися по нему облаками и птицами, а ночью светит в камеру луна, и мерцают несколько десятков звезд.

Как ни мало этих звезд, как ни тускло блестят они сквозь двойные окна наших камер и сквозь отблеск наших неугасимых ламп, но все-таки и при этих условиях можно хорошо различать несколько созвездий. Я знаю, что на воле большинство из вас не обратило бы никакого внимания ни на эти, ни на какие-либо другие созвездия, но теперь, когда после долгих лет разлуки звезды интересуют самых равнодушных, когда то тут, то там рождаются предположения о том, какая «это» звезда, я думаю, не будет совершенно излишним и предлагаемые мною бюллетени.