Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости

— Я прошу вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за вас.

И я взял иконку.

Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяния ее совести за преступления великого князя.

— Моя совесть чиста, — повторил я, — мне очень больно, что я причинил вам горе, но я действовал сознательно, и если бы у меня была тысяча жизней, я отдал бы всю тысячу, а не только одну».

Более всего поражает тут, что Каляев даже не понял, что будущая святая преподобномученица Елизавета Федоровна не отблагодарить пыталась, а пробудить от летаргического сна его душу убийцы.

Еще Каляев говорил о своей восторженной любви к народу… Правда, он так и не уточнил, к какому именно.

Его приговорили к смертной казни и 9 мая привезли в Шлиссельбург.

В Шлиссельбурге он долго писал что-то, но потом залил чернилами исписанный лист и разорвал его.

Он весь дрожал.

— Это не от страха смерти… — сказал он жандарму. — Просто я замерз. Дайте мне что-нибудь теплое.

Жандарм принес ему одеяло, но и, накрывшись им, Каляев не смог согреться.

10 мая в два часа утра его вывели на крепостной двор.

«Перед казнью был допущен священник, с которым осужденный ограничился одним лишь разговором. Полковник Яковлев» [107] Былое. № 13. 1913. Книга 7. Июль. С. 83. .

Ивана Каляева повесили за зданием Манежа, недалеко от крепостной стены, обращенной к левому берегу Невы.

В начале XX века в Ростове-на-Дону вышла брошюрка Александра Степановича Пругавина «Прошлое и настоящее Шлиссельбургской крепости».

«Июль месяц 1880-го года мне пришлось прожить в деревне Дубровке, на Неве, около Ладожского озера, — «вроде как на даче», по словам моего хозяина.

Как-то раз вечерком заходит ко мне этот хозяин и спрашивает, не поеду ли я в «Шлюсин»?

Шлюсином народ величает здесь уездный город Шлиссельбург.

— Там завтра (разговор происходил 7-го июля) престольный праздник Казанской Божией Матери… Явленная икона… Народу что на этот праздник собирается — страсть! со всех мест. Пароходы только лишь успевают перевозить… Икона чудотворная, многим, говорят, помогает… И явилась-то она, спервоначалу в крепости, а уж опосля ее, значит, в город перенесли. Одначе этот день и поныне в крепости соблюдают. Невольников выпущают во двор, и ходят они по двору на воле целый день… Крепость — и ту на этот день отворяют и всех, кто, значит, только пожелает — всех туда пущают. Такое уже разрешение стало быть — что хошь смотри».

Герою очерка захотелось побывать в знаменитой тюрьме, и он отправился в путь.

«Катер подъезжает к пристани. Мы выходим на крохотный клочок берега, примыкающий к крепостной стене. Почти в самой средине стены высится широкая, массивная башня, называемая «государевой». Через эту башню идет ход в крепость; день и ночь ход этот оберегается крепким караулом. Нас пропускают, однако, без всяких процедур и затруднений.

Направо и налево от входа, вдоль крепостных стен, расположены помещения для арестантов и конвоя; тут же помещаются различные мастерские. Крепостной двор представляет собою маленькую площадку, стиснутую со всех сторон угрюмыми тюремными стенами. На этой площадке расположены: церковь, дом коменданта крепости, разные службы и другие постройки, в которых помещаются офицеры, доктор, священник и т. д. Зелень газонов и небольшие группы деревьев, расположенные между постройками, не в состоянии смягчить тяжелого впечатления, навеваемого общим видом тюремных стен и башен.

Все, приехавшие на катере, направились в церковь. Но оказалось, что мы опоздали: обедня уже окончилась, и священник вместе с явленной иконой уехал в город для участия в крестном ходе. Нас встретил лишь один церковный сторож»…

Дальше идет рассказ о том, как герой осматривает тюремные помещения и слушает рассказы тюремщиков-экскурсоводов.

«Мы приблизились к крепостной стене. В средине ее, начиная от поверхности земли, выделялось довольно большое отверстие полукруглой формы. От него шел спуск вниз: узкая лестница со ступеньками из белых плит вела вглубь земли. Вокруг, на земле, лежали груды старого кирпича и камня. Спустившись по лестнице вниз, мы очутились на дне подземелья, представлявшего собою довольно просторную комнату со стенами, выложенными кирпичом.

— Это подземелье, ход и лестница — все это было замуравлено. Только недавно их очистили от кирпича и камня… Обратите внимание на кладку кирпича в этих стенах. Замечаете ли вы, что в средине стен кладка имеет совершенно другой характер, чем в остальных местах, даже кирпич другой. Ясно, что здесь существовал когда-то ход, который был замуравлен впоследствии. Постучите сюда палкой, слышите? звук совершенно другой, чем в остальных местах; точно там дальше пустое пространство. Может быть, там-то и существовали те подземные камеры, о которых рассказывают легенды. Недаром же почти все убеждены, что здесь существовали пытки. Многие, осматривая казематы, ищут следов крови на стенах! Рассказывают, что многих из узников держали в течение всей жизни в наклонном положении… Однако, здесь так холодно и сыро, что меня пробирает дрожь…

Мы вступили в коридор, чуть-чуть освещенный узкой полоской света, падавшего откуда-то сверху. На нас пахнуло гнилою сыростью подвала…

Тяжелая дверь, скрипя заржавленными петлями, тихо отворилась…

Представьте себе пещеру, мрачную, потрясающе-мрачную пещеру, высеченную в каменной массе с двумя дырами, просверленными в этой массе; эти дыры заменяют окна. Они сделаны так высоко, что даже стоя на полу или, вернее, на дне этой пещеры, вы не в состоянии что-нибудь видеть в эти окна. Но если бы даже вам удалось заглянуть в необыкновенно глубокие оконные ниши, то вы не увидели бы ничего кроме позеленелых стекол в толстых переплетах рам, да еще более толстых и частых железных решеток. Луч солнца вовеки не проникнет сюда, не осветит, не разгонит вечного мрака, вечных сумерек, что сгустились в темных углах этой «кельи». Смертью и гробом веет от стен и сводов этого подвала. Вы испытываете ощущение, какое овладевает человеком, попавшим в могильный склеп. Как далеко кажутся отсюда та жизнь, те люди, тот мир, среди которых вы только что жили и действовали.

Сыростью, затхлою гнилью насквозь пропитан спертый воздух. Дух спирает от этого воздуха; легкие отказываются работать. Перед глазами встают зеленые круги и пятна»…

Интересно, что брошюра Александра Степановича Пругавина, описывающая Шлиссельбургскую крепость накануне появления там народовольцев, вышла только четверть века спустя, накануне освобождения из крепости последних членов «Народной воли».