Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости

«31-го июля. Последний день нашего пребывания в Царском Селе, — записал тогда в дневнике Николай II. — Погода стояла чудная. Днем работали на том же месте; срубили три дерева и распилили вчерашние. После обеда ждали назначения часа отъезда, который все время откладывался. Неожиданно приехал Керенский и объявил, что Миша скоро явится. Действительно, около 101/2милый Миша вошел в сопровождении Керенского и караульного начальника. Очень приятно было встретиться, но разговаривать при посторонних было неудобно»…

Ну конечно, неудобно!

Но это так и было задумано Александром Федоровичем!!!

«Я присутствовал при последнем свидании Государя с Михаилом Александровичем в ночь отъезда из Царского, — вспоминал он. — Встреча братьев состоялась около полуночи в кабинете царя. Оба казались очень взволнованными. Тягостные воспоминания о недавнем прошлом, видимо, удручали обоих. Довольно долго они молчали, а затем возник какой-то случайный, малозначащий разговор, столь обычный для такого рода кратких встреч. «Как Алиса?» — спросил Великий князь. Они стояли друг перед другом, не в силах сосредоточиться на чем-либо, время от времени хватаясь за руку другого или за пуговицу мундира».

Мизансцена замечательна и по выбору, и по расстановке фигур…

В одном помещении, на одной сценической площадке, сошлись и бывший император Николай II, и его брат, который мог бы стать императором Михаилом II и, конечно, сам Александр Федорович, глава нынешней России, человек, которого его поклонники прозвали Александром IV.

Так сказать, вот она, сама история…

И какое точное исполнение.

Братья императоры «не в силах сосредоточиться на чем-либо», время от времени бестолково хватают друг друга за руки или за пуговицы мундира, а он, Керенский, подлинный глава государства, благородно отошел в сторону к окну и задумчиво смотрит на темный сад, размышляя о судьбе России…

Воистину, мизансцена — это язык режиссера, действительно, это средство наиболее полного раскрытия образного содержания и способ достижения художественного впечатления…

— Могу ли я видеть детей? — несколько нарушая режиссерский замысел, обратился к Керенскому Великий князь.

— К сожалению, я вынужден вам отказать, — хладнокровно ответил Керенский. — Не в моей власти продлить долее вашу встречу [166] Керенский А. Ф. Указ. изд. С. 236. .

Учитывая, что несколько дней назад А. Ф. Керенский сменил князя Георгия Евгеньевича Львова на посту министра-председателя, сохранив при этом пост военного и морского министра, ответ его предполагал какие-то ответные реплики со стороны братьев Романовых, но они не стали ни упрашивать Александра Федоровича, ни негодовать.

«Они начали прощаться, — завершая описание этой мизансцены, напишет Керенский в мемуарах. — Кто мог подумать, что это была их последняя встреча».

И как тут не вспомнить поэму «Хорошо» Владимира Маяковского:

Очень точно тут насчет «вертлявого пострела» сказано.

Незадолго до этого у Александра Федоровича состоялся разговор и с самим Николаем II.

«После определения даты отъезда я объяснил Николаю II создавшееся положение и сказал, чтобы он готовился к длительному путешествию. Я ему не сообщил, куда ему предстоит ехать, и лишь посоветовал, чтобы он и его семья взяли с собой как можно больше теплой одежды. Николай II выслушал меня очень внимательно, и когда я сказал, что все эти меры принимаются ради блага его семьи, и просто постарался приободрить его, он посмотрел мне в глаза и произнес: «Я ни в малейшей степени не обеспокоен. Мы верим вам. Если вы говорите, что это необходимо, значит так оно и есть». И повторил: «Мы верим вам»» [167] Керенский А. Ф. Указ. изд. С. 235. .

Сам Керенский привел этот разговор, как свидетельство доверительности своих отношений с императором. В его пересказе Николай II, которого он отправляет вместе с семьей на смерть, как бы заискивает перед ним, но это его, «вертлявого пострела», пересказ.

Тут вообще не о доверительности со стороны государя идет речь и тем более не о заискивании, а о гораздо большем.

Слова Николая II звучат, как отзвук евангельских слов Спасителя, обращенных к Иуде: «Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай скорее. Но никто из возлежащих не понял, к чему Он это сказал ему. А как у Иуды был ящик, то некоторые думали, что Иисус говорит ему: «купи, что нам нужно к празднику», или чтобы дал что-нибудь нищим» [168] Евангелие от Иоанна. Гл. 13. Ст. 27–29. .

После отъезда великого князя Михаила пропал и Керенский.

«Когда он уехал, стрелки из состава караула начали таскать наш багаж в круглую залу. Там же сидели Бенкендорфы, фрейлины, девушки и люди. Мы ходили взад и вперед, ожидая подачи грузовиков. Секрет о нашем отъезде соблюдался до того, что и моторы, и поезд были заказаны после назначенного часа отъезда. Извод получился колоссальный! Алексею хотелось спать; он то ложился, то вставал. Несколько раз происходила фальшивая тревога, надевали пальто, выходили на балкон и снова возвращались в залы. Совсем рассвело. Выпили чаю, и, наконец, в пять часов появился Керенский и сказал, что можно ехать. Сели в наши два мотора и поехали к Александровской станции. Вошли в поезд у переезда. Какая-то кавалерийская часть скакала за нами от самого парка».

Было 5 часов утра 14 августа, когда подали поезда.

Поезд бывшего царя — еще одна находка режиссера Керенского! — шел под японским флагом.

На спальном вагоне, где четыре купе занимала семья, красовалась надпись: «Японская миссия Красного Креста».

Напомнить бывшему императору проигранную им Русско-японскую войну — это Александр Федорович неплохо придумал. Из-за этого и управление Россией можно было отложить почти на целые сутки.

Но и тут Александр Федорович не покинул узников, обеспечивая свое «джентльменское» сопровождение до конца.

Поезд подали не к перрону, а на переезд, на «пятый запасной путь», где подъем на ступеньки вагона был затруднен.

Первой в вагон по указанию Керенского отправили императрицу.

Александра Федоровна

Александра Федоровна — никто не помогал ей! — с трудом влезла на неудобную подножку вагона и всей тяжестью тела повалилась на площадку, в тамбуре.

Вот тут-то Керенский, словно только и ждал этого, подскочил к упавшей женщине, помог ей подняться, и повел в купе.