Николай Коняев - Шлиссельбургские псалмы. Семь веков русской крепости

Любопытно, что граф Никита Петрович Панин пытался вовлечь Александра Сергеевича Свечина в заговор. Он объявил ему, что решено заставить Павла отречься от престола в пользу сына Александра.

Свечин был отважным генералом, героем Русско-шведской войны 1789–1790 годов. Он с негодованием отверг предложение Панина, но объявил при этом, что «не изменит доверию» Никиты Петровича и не будет доносить на него.

На этом дело и закончилось, если не считать того, что через две недели Александру Сергеевичу Свечину пришлось освободить место военного губернатора для графа Палена.

Но тут уж такое дело… Не могли заговорщики оставить такой пост за человеком, который не поддерживает их [54] Александр Сергеевич Свечин как-то очень странно и неясно связан с событиями 11 марта. Во-первых, не очень понятно, как он исполнял обязанности петербургского военного губернатора в сентябре-октябре 1800 года, если вышел в отставку еще 30 мая 1800 года. Во-вторых, очень странно, что, зная о заговоре, он «не изменил доверию». Все-таки речь шла не о любовной интрижке, а о государственной измене. Ну а в-третьих, очень любопытно, что Александр Сергеевич Свечин всего на неделю пережил императора Павла и умер 42-х лет от роду 18 марта 1801 года. .

Другое дело Пален…

В 1801 году ему было пятьдесят шесть лет.

С главными заговорщиками он был знаком давно. В армии Петра Ивановича Панина воевал ротмистром еще в турецкой кампании 1770 года, с Платоном Александровичем Зубовым познакомился в бытность свою правителем Рижского наместничества.

Зубов проезжал тогда через Ригу в Митаву осматривать свои имения, и фон дер Пален расстарался. Он так встретил Платона Александровича, что сумел разгневать императора.

«С удивлением уведомился я обо всех подлостях, вами оказанных в проезд князя Зубова через Ригу, — написал тогда Павел. — Из сего я и делаю сродное о свойстве вашем заключение, по коему и поведение Мое против вас соразмеренно будет».

Пален был выключен со службы, но через полгода принят снова и получил возможность лично представиться Павлу.

Человек умный, хитрый и совершенно аморальный, фон дер Пален славился умением быстро нащупывать слабости собеседника и самым бессовестным образом играть на них.

Говорят, что в родной Лифляндии о Палене говорили: «Er hat die Pfiffologie studiert» — от немецкого слова «pfiffing» — «хитрый, ловкий, пронырливый человек, который всегда запутывает других, а сам никогда не остается в дураках».

Интересно, что Пален и сам употреблял это выражение, желая похвалить кого-то…

Стремительна его карьера в Петербурге.

31 марта 1798 года Пален пожалован чином генерала от кавалерии и 28 июля назначен военным губернатором Санкт-Петербургским. В этой должности он находился до 12 августа 1800 года, когда Павел ему поручил командование армией, выдвинутой на границу с Пруссией.

На примере интриги, посредством которой были возвращены в Петербург Беннигсен и Зубовы, мы видели, как ловко использовал Пален маску преданного императору человека…

Будучи прекрасным психологом, он мастерски играл на лучших чувствах Павла, чтобы употребить достигнутое во вред ему.

Как плелись нити заговора, точно установить сейчас невозможно, но на основании многочисленных свидетельств можно сделать вывод, что вначале заговором руководили Никита Петрович Панин [55] Никита Петрович Панин был сыном генерал-аншефа, сенатора Петра Ивановича Панина, а также — племянником графа Никиты Ивановича Панина, министра и воспитателя великого князя Павла Петровича. При Екатерине Никита Петрович Панин был посланником в Гааге и Берлине, При Павле — вице-канцлером и министром иностранных дел. и генерал де Рибас. В заговор был посвящен и наследник престола великий князь Александр Павлович.

«…Граф Панин, — пишет в своих записках Беннигсен, — обратился к великому князю. Он представил ему те несчастия, какие неминуемо должны явиться результатом этого царствования, если оно продлится; только на него одного нация может возлагать доверие, только он один способен предупредить роковые последствия, причем Панин обещал ему арестовать императора и предложить ему, великому князю, от имени нации бразды правления. Граф Панин и генерал де Рибас были первыми, составившими план этого переворота. Последний так и умер, не дождавшись осуществления этого замысла, но первый не терял надежды спасти государство. Он сообщил свои мысли военному губернатору, графу Палену. Они еще раз говорили об этом великому князю Александру и убеждали его согласиться на переворот, ибо революция, вызванная всеобщим недовольством, должна вспыхнуть не сегодня-завтра, и уже тогда трудно будет предвидеть ее последствия. Сперва Александр отверг эти предложения, противные чувствам его сердца. Наконец, поддавшись убеждениям, он обещал обратить на них свое внимание и обсудить это дело столь огромной важности, так близко затрагивающее его сыновние обязанности, но, вместе с тем, налагаемое на него долгом по отношению к его народу». Тем временем граф Панин, попав в опалу, лишился места вице-канцлера, и Павел сослал его в его подмосковное имение, где он, однако, не оставался праздным…

Он (Панин. — Н.К. ) сообщал графу Палену все, что мог узнать о мнениях и недовольстве столицы (Москвы. — Н.К. ), на которую можно было смотреть как на орган всей нации…

Убежденный, что нельзя терять ни минуты, чтобы спасти государство и предупредить несчастные последствия общей революции, граф Пален опять явился к великому князю Александру, прося у него разрешения выполнить задуманный план, уже не терпящий отлагательства. Он прибавил, что последние выходки императора привели в величайшее волнение все население Петербурга различных слоев и что можно опасаться самого худшего».

Тут можно передать слово и самому Петру Алексеевичу Палену…

«Сперва Александр был, видимо, возмущен моим замыслом… он сказал мне, что вполне сознает опасности, которым подвергается империя, а также опасности, угрожающие ему лично, но что он готов все выстрадать, и решился ничего не предпринимать против отца.

Я не унывал, однако, и так часто повторял мои настояния, так старался дать ему почувствовать настоятельную необходимость переворота, возраставшую с каждым новым безумством, так льстил ему или пугал его насчет его собственной будущности, представляя ему на выбор — или престол, или же темницу, и даже смерть, что мне, наконец, удалось пошатнуть его сыновнюю привязанность и даже убедить его установить вместе с Паниным и со мною средства для достижения развязки, настоятельность которой он сам не мог не сознавать».

Вот так расшатывались сыновние привязанности, так устанавливались средства для достижения развязки.