В. Сиповский - Родная старина Книга 2 Отечественная история с XIV по XVI столетие

Шемяка заключил с великим князем договор, в котором изъявлял ему свою покорность, и вернулся в свой удел; но в сердце он затаил глубокую вражду к Василию Васильевичу и только выжидал удобного случая, чтобы начать борьбу с ним.

В 1437 году хан Улу-Махмет, изгнанный братом из Золотой Орды, искал убежища с отрядом своим на русской границе и засел в Белеве; но Василий послал против него сильное войско. Хан просил у Василия мира, давал сына своего и нескольких мурз в заложники, обязывался стеречь Русскую землю и не требовать никаких выходов; но русские воеводы не шли на эти условия. Тогда Махмет хитростью одолел русских, прошел за Волгу и засел в запустелом городке Казани. Здесь он поставил себе деревянный город на новом месте. В несколько месяцев Казань наполнилась населением; сюда шли поселенцы из окрестных мест: болгары, черемисы; шли даже из самой Золотой Орды, из Астрахани, из Азова и из других мест. Таким образом, Улу-Махмет положил начало Казанскому царству по соседству с Москвой. С этих пор начинаются набеги казанских татар на русские земли.

Первый их набег удалось отразить. В 1445 году опять шайки Махмета показались в русских пределах. Великий князь выступил против них с небольшим отрядом, но подле Суздаля был разбит и захвачен в плен. Обрадовался Шемяка, стал упрашивать хана, чтобы он не отпускал пленника на княжение; но Василию удалось освободиться из плена: он обещал заплатить хану огромный выкуп за себя. Пришлось для этого собирать большие подати с народа. Поднялось неудовольствие. Ропот усилился, когда Василий стал принимать к себе на службу татарских мурз, раздавать им русские области в управление. Стали ходить слухи, будто Василий Васильевич тайно условился с ханом занять Тверское княжество, а всю московскую землю отдать ему. Димитрий Шемяка спешил воспользоваться этими слухами: не мог он ждать себе добра от Василия Васильевича, знавшего о сильной его вражде к себе. Слухам о беде, грозящей всей Русской земле, поверили тверской князь Борис Александрович и князь можайский Иван Андреевич и стали сноситься с Шемякой и некоторыми недовольными московскими людьми. Решено было свести Василия Васильевича с московского престола.

Раз, когда великий князь отправился из Москвы на богомолье в Троицкий монастырь, Шемяка вместе с князем можайским напал ночью врасплох на Москву. Заговорщики схватили жену и мать великого князя, разграбили его казну, перехватали верных бояр. В ту же ночь князь можайский с отрядом своих, Шемякиных, воинов поспешил к Троицкому монастырю. Утром на другой день, во время обедни, великий князь получил весть, что на него идут Шемяка и Можайский. Он не поверил.

— Может ли быть, — говорил он, — чтобы братья пошли на меня, когда я с ними в крестном целовании?

Однако на всякий случай послали разведчиков; но Можайский повел дело очень ловко: приказал собрать множество саней, положить в них по два воина, покрыть рогожами, а за каждыми санями идти по одному человеку. Разведчики Василия подумали, что это идет простой обоз с товаром. Подъехал этот обоз к ним поближе; тогда ратники выскочили из возов и перехватили оторопевших людей Василия. Никто из них не убежал, да и бежать было бы трудно: в ту пору на дороге лежал глубокий снег.

Увидел врагов великий князь, когда они были очень уж близко. Бросился он в конюшню — там не оказалось ни одной оседланной лошади. Все люди его растерялись от страха и не знали, что делать. Тогда Василий кинулся в Троицкую церковь и стал молиться. Монастырский двор наполнился ратниками. Раздавались крики: «Где великий князь?».

Василий, услышав из церкви голос князя можайского, закричал:

— Братья, пощадите меня! Дозвольте мне здесь остаться, смотреть на образ Господень; здесь я постригусь, здесь я и умру!

Затем он взял икону с гроба святого Сергия, вышел с нею из церкви к князю можайскому.

— Брат, — сказал он, — здесь, в этой самой церкви, у гроба преподобного Сергия целовали мы животворящий крест и вот эту самую икону, клялись не мыслить друг на друга никакого лиха, а теперь и не ведаю, что надо мною творится!

Князь можайский успокаивал его, говорил, что они не замышляют ему зла, а хотят только избавить Русскую землю от тяжкого платежа татарам выкупа. Василий поставил на место икону, упал пред гробом святого Сергия и стал громко молиться. Слезы его и рыдания тронули даже и врагов; некоторые из них прослезились. Князю можайскому трудно было смотреть на это: он наскоро перекрестился, вышел из церкви и сказал одному из Шемякиных бояр: «Возьми его!»

— Где же брат, князь Иван? — спросил Василий, помолившись.

— Взят ты великим князем Димитрием Юрьевичем! — ответил боярин, схватив его грубо за плечи.

— Да будет воля Божия! — проговорил несчастный пленник.

Взят он был 13 февраля 1446 года, привезен в Москву, а 16 февраля по приказу Шемяки его ослепили. При этом велено было ему сказать: «Зачем татар привел ты на Русскую землю и города с волостями отдал им в кормление? Зачем татар без меры любишь, а христиан без милости томишь? Зачем золото, серебро и всякое имение отдаешь татарам? Зачем ослепил князя Василия Юрьевича?».

Так старался Шемяка оправдать свое злодейство, придать ему вид наказания за проступки.

Ослепленный князь с женой был сослан в Углич.

Затем захвачены были и все дети Василия и отправлены также в Углич, в заточение. Шемяка, забрав в свои руки великокняжескую власть, занял Москву; но трудно ему было здесь усидеть. Хотя были у него доброхоты из московских бояр, но все же сторонников Василия было больше. Некоторые из них бежали из Москвы в Литву; другие составили заговор освободить Василия из Углича. Увидел Шемяка, что ему не княжить спокойно, пока ослепленный им князь будет в заточении. Притом и митрополит Иона чуть не каждый день твердил ему:

— Сделал ты неправду! Выпусти Василия и детей его, сними грех с души своей! Что тебе может сделать слепец да малые дети?

Шемяка решился освободить Василия, помириться с ним, дать ему волость. Он поехал в Углич, взял с собою епископов и игуменов. Приехав туда, он каялся перед Василием, умолял его о прощении. Василий в свою очередь, казалось, искренне сознавал и свои неправды.