Игорь Фроянов - Рабство и данничество у восточных славян

А. А. Зимин и Л. В. Черепнин находились под сильным воздействием господствующей в советской историографии идеи о феодализме в Древней Руси и потому видели во Владимире поборника феодального развития, радеющего о нарождающемся классе земельных собственников. Отсюда их построения, тенденциозность которых для нас и ясна и, разумеется, понятна. Самая откровенная, с нашей точки зрения, натяжка — «Устав земленой», будь то сугубо домениальный кодекс или законодательный сборник с более дальним, так сказать, прицелом. Его связь с «законотворчеством» княгини Ольги, обнаруживаемая исследователями, — плод фантазии, подогреваемой мыслью о феодализации древнерусского общества в переломную эпоху князя Владимира. Достаточно сравнить летописный рассказ об «уставах» и «уроках» Ольги с известием о «думах» Владимира, чтобы убедиться в их несопоставимости. Ольга, как явствует из сообщений о ее пребывании в Древлянской и Новгородской землях, упорядочивала взимание даней, тогда как в связи с Владимиром о данях летописец хранит полное молчание, характеризуя стиль его деятельность в качестве правителя, озабоченного строением земской жизни. К этому надо добавить, что составление Ольгой законодательных документов весьма сомнительно. 560Следовательно, и рассуждения о том, будто Владимир в данном случае продолжал дело, начатое Ольгой, построены на чем угодно, но только не исторических фактах. По меньшей мере наивными являются попытки выявить конкретное содержание «Устава 3емленого» посредством обращения к Русской Правде.

Л. В. Черепнин ищет «в Русской Правде следы "устава земленого" князя Владимира», в частности в статье 90 Краткой ее редакции, где говорится, что «если во время разбоя произойдет убийство огнищанина, а члены той верви, на территории которой найдено тело убитого, не станут искать для представления в суд или не смогут найти убийцу, то они обязаны уплатить виру». По Л. В. Черепнину, «смысл этой статьи заключается в привлечении крестьян-общинников к коллективной ответственности за выступления против господствующего класса, совершенные в пределах их верви». 561Положим, это так, хотя и не обязательно. Странно другое: почему «в своей основе разбираемое законодательство восходит еще к княжению Владимира»? Историк приводит единственный довод, состоящий в том, что Владимир, согласно летописным свидетельствам, боролся с разбоями. Довод явно недостаточный и искусственно притянутый.

Под свою произвольную догадку Л. В. Черепнин подводит также статьи 3-8 Пространной Правды, устанавливающие порядок уплаты вервью виры. Он пишет: «Значительная часть этого законодательного материала относится уже ко времени позднее правления Владимира. Однако здесь использовано и более древнее право, в том числе, по-видимому, и "устав земленой" 30-х годов X в.». По мнению исследователя, «сделать такой вывод позволяет прежде всего выражение, имеющееся в ст.6: "платити по верви ныне". Слово "ныне" Указывает на нововведение. Значит, в основе данного Раздела лежит какой-то более ранний памятник (предположительно "устав земленой" Владимира)». 562Решающим аргументом для Л. В. Черепнина служит, как видим, -слово «ныне». Но с этим словом и с толкованием его не все так просто. Недаром некоторые знатоки Русской Правды считают текст статьи 6 испорченным Б. А. Романов, например, комментируя данную статью замечал: «Текст испорчен и точному переводу ("по вер ви ныне") не поддается». 563

Л. В. Черепнин прошел мимо этого замечания. Не придал он никакого значения и тому, что в некоторых списках Пространной Правды слово «ныне» в 6 статье отсутствует. 564В одном случае там читаем «тако ему платити по вервинне», а в другом—«тако ему платити по вервине». Именно от этих чтений отталкивался Б.Д.Греков, который писал: «В издании "Русской Правды" обычно передают термин "по верви ныне", к чему нет никаких оснований; "по вервинне", "по вервине", "по вервиныне" — это значит по вервной линии, по обычаю верви. Полицкий статут знает аналогичный другой термин, "по правой врви", иногда "по правди", "како гре врвь".» 565Л. В. Черепнин оставил без внимания и наблюдения Б. Д. Грекова. Допустим, что он прав: слово «ныне», читаемое в большинстве списков Пространной Правды, означало нововведение. Но отсюда никак не следует, будто в основе раздела, где фигурирует статья 6, лежали соответствующие нормы Владимирова «Устава земленого», если он даже и существовал, в чем мы, однако, очень сомневаемся. На голом предположении Л. В. Черепнин устанавливает связь статьи Пространной Правды все с тем же мифическим «земляным кодексом» Владимира. Построения автора наукой образны, но по сути представляют собой художественные вариации на историческую тему.

Итак, не стоит, на наш взгляд «приземлять» правительственную деятельность князя Владимира с другой и ограничивать ее землевладельческими нуждами феодализирующейся социальной верхушки. Вместе с тем нельзя бросаться и в другую крайность, уводя его дружинное окружение в заоблачную сферу державной политики, как это делали летописцы московских времен и некоторые современные историки. 566В советской историографии есть, конечно, более или менее трезвые оценки летописного известия о думах Зладимира. Так, В. Т. Пашуто за «строем земляным» видел «политический строй», а за «уставом земленым»-«государственное законодательство». 567Необходимо прислушаться и к некоторым дореволюционным историкам.

Согласно А. Е. Преснякову интересующий нас летописный рассказ сохранил указание «на совещание князя с дружиной по делам земли — о ее строе и уставе». 568До А. Е. Преснякова о том же писал В. О. Ключевский, по которому Владимир был в заботах «об устроении земли». 569У С. М. Соловьева киевский властитель думает с дружиной о «строе земском» и об «уставе земском». 570Отражение деятельности князя и дружины в области государственного строительства и управления находили в словах летописца и другие историки. 571Но самое точное, как нам кажется, объяснение летописной записи предложил Н. М. Карамзин: «Владимир, по словам летописи, отменно любил свою дружину и советовался с сими людьми, не только храбрыми, но и разумными, как о воинских делах, так и гражданских делах». 572

Итак, вслед за Н. М. Карамзиным отметим, что летопись засвидетельствовала обращение князя и его ближайших соратников к гражданским делам, которыми ему пришлось заниматься сверх дел военных. Для военного вождя, каким по преимуществу являлся древнерусский князь X в., 573это было не вполне обычное, вынужденное обстоятельствами времени занятие. В результате расширялись княжеские функции, что вело к изменению статуса князя в обществе.

Перемены в положении князя на исходе X в. заметили еще дореволюционные ученые. «С Владимира Св.,— писал, например, М. В. Довнар-Запольский, — самый характер княжеской власти изменяется: князь-дружинник осаживается, начинает все свое внимание обращать на управление». 574По Довнар-Запольскому, следовательно, князь-дружинник, поглощенный прежде ратными походами и озабоченный главным образом военными предприятиями, теперь как бы меняет характер своей деятельности, сосредоточиваясь на внутренних проблемах общественной жизни, связанных с управлением обществом. К сожалению, ученый не называет причин, вызвавших такой поворот в занятиях князя.