Николай Егорычев - Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном

– Нет, – упрямо отклонял отец предложение тестя, – я построю сам.

И действительно, он загодя уже привез на двор строительный лес, но неожиданно умер. Лес так и остался лежать и гнить под открытым небом.

Матери не до лесу было. У нее на руках осталось шестеро детей: двое сыновей и четыре дочери – мал мала меньше. Самой старшей, Клавдии, – двенадцать лет, мне – неполных десять месяцев.

У матери – порок сердца, она не работник. Да все это случилось, когда страна переживала период разрухи. Впереди нас ожидало голодное лето 1921 года. Наша семья должна была просто выжить. Старшая сестра мне позже рассказывала: «Мать плачет: как же мы жить-то будем? Картошки ничего не осталось. Даже до новой дожить не сможем!» И как все радовались, когда случайно обнаружили в подвале в яме несколько мешков картошки – семенной и про запас! Это отец засыпал ее туда осенью – позаботился!

Как же мы выжили? После смерти отца остались земля, лошадь, корова, птица, семена, отцовские связи в Москве – наши клиенты, покупавшие у нас молоко и овощи. Но главное – дружная семья и родня, поспешившая на помощь.

Вскоре к нам переехала мамина сестра, тетка Анисья. Она была года на четыре-пять старше моей матери. У нее тоже умер муж, и мы объединились в одну семью. И хотя она, как и мать, не могла пахать, но очень помогала. Например, кормила и доила корову, а это не менее важная работа.

Каждый в меру своих сил трудился. Моя старшая сестра Клавдия в свои неполные тринадцать лет начала пахать землю. Эта главная тяжелая работа легла на ее плечи, потому что нанять работника мать не могла. Очень ее мать жалела! А потом и старший брат впрягся в обработку поля, водил в ночное лошадь, ухаживал за скотом. Кто-то мыл полы, кто-то что-то ремонтировал.

Вторая моя сестра, Мария, всех нас обшивала. Купить одежду тогда было невозможно, да и не на что. Мать доставала где-то недорогую ткань, и Мария шила на нас.

Сестра Татьяна возилась со мной. Ее задача была – не отпускать меня ни на шаг. Я так привык к ней, что мне было уже четыре-пять лет, а я все за ней хвостиком бегал. Бывало, она даже сердилась:

– Ну что ты никак от меня не отстанешь?

– А тебе ведь сказали, что за меня отвечаешь, вот я за тобой и бегаю, чтобы тебя не ругали.

Я ее очень любил: ласковая была она ко мне.

Однажды я решил, что мне тоже надо как-то помогать старшим. Я говорю сестре: «Клавдия, ты бы мне хоть какую метелку сделала. Я буду чистить двор, сад».

Она мне сделала метелочку, легонькую, красивую. Пошили мне фартучек. Я выходил во двор и, преисполненный важности поручения, наводил порядок. Прохожие соседи похваливали меня: «Какой работящий!» А я стараюсь…

Стал постарше – семь-восемь лет от силы, – мать ко мне:

– Сынок, вот загородочка у нас кое-где сломалась. Починил бы.

А ведь ни досок, ни гвоздей нет. Где-то я вырвал ржавых гвоздей, молоточком все их выправил, потом дощечки нашел, сколотил их вместе, а сам присматриваюсь, как старшие делают. По их примеру натянул шнурок, чтобы ровно было, и все сделал. Мать выходит: «Какой ты, Коля, молодец, сделал даже лучше, чем я думала!»

Все мое воспитание, сколько я себя помню, было построено на доброжелательности. Мать ни разу меня не шлепнула. Мы видели, как ей тяжело, и очень ее жалели. Ей достаточно было слово сказать, и мы были рады что-то для нее сделать. Утром я просыпаюсь – слышу, пахнет чем-то вкусным. Мать то ли хлеб печет, то ли что-то к завтраку готовит. Видит, что я проснулся, – несет мне горячую лепешечку. И так радостно принимать ее из ласковых рук матери! Вот такая была любовь.

В общем, выживали, не голодали, как-то приспосабливались. Очень ухаживали за своим участком земли. Хорошо росла картошка. Строгинская картошка славилась на всю Москву. Чистая, ни одного пятнышка! Легкие почвы, добросовестная, тщательная обработка земли, забота о семенном фонде и, конечно, никакой химии в то время – вот и все секреты этого качества. Причем мать сажала скороспелую картошку. Она была дорогая – первая, и мы ее продавали. Эти первые полученные деньги предназначались только для девочек: мать ездила с ними и покупала им то материю какую, то обувь. И никто другой не претендовал на эти первые доходы.

Трудолюбие, дружную работу, взаимную любовь, царившую в нашей семье, даже ставили в пример другим.

Когда я пришел в первый класс, у нас была мудрая учительница – одна из самых известных в Московской губернии – Вера Васильевна Игнатьева. Ее посылали даже как лучшую учительницу на практику в Швецию. И так получалось, что все дети нашей семьи учились у нее, хотя была и другая учительница. Вера Васильевна была другом нашей семьи. И вот она как-то на уроке нам говорит:

– Все семьи делятся на дружные и недружные. Ну, как вам это показать? Вот Коля Егорычев сидит. Их семья – дружная. У них отец рано умер. Им было очень тяжело, но они выстояли и сейчас живут не хуже других. Почему? Потому что каждый из них что-то полезное делает в семье. Они все трудятся. А вот в некоторых семьях совсем другая обстановка. Там все ходят оборванные, грязные, голодные. Почему? Да потому, что семья недружная, не умеет и не хочет работать.

Так нас воспитывали.

Семью тогда накрыло еще одно горе – с моим братом. Василий рос толковым парнем. Он хорошо учился, был физически прекрасно развит.

Когда-то в Строгине в большом овраге зимой мы очень любили кататься на лыжах, санках и «ледниках» – плетеных корзинах, обмазанных навозом и облитых водой. На морозе эта обмазка застывала, и, когда сядешь в эту корзину, она с такой скоростью летела вниз – дух захватывало. И главное – не опасно: столкнемся, похохочем, дальше поехали. Брат как-то катался, вспотел, напился воды из проруби и заболел – у него начался менингит. Причем в очень острой форме. Это было тяжелым испытанием для матери и всей семьи.

Мать отвезла Василия в Боткинскую больницу. Положили его рядом с пареньком, у которого было подобное же заболевание. Сосед по палате был сыном какого-то нэпмана. Отец приносил ему редкие лекарства, но тот капризничал, не хотел принимать и отдавал их моему брату, который пил их. В результате он поправился, но окончательно так и не выздоровел. Правда, был в неплохом состоянии, даже службу в армии проходил в конном корпусе при Боткинкой больнице. Потом работал на кондитерской фабрике «Большевик», стал отменным мастером по выпечке тортов. Перед самой войной женился. Во время Отечественной пропал без вести в первый год войны.

И все же, несмотря на горе и нужду, с которыми мы столкнулись после смерти отца, кажется, никого на свете не было счастливее нас – деревенских детей.

Любимыми играми в детстве были подвижные, живые. На деньги (в расшибалочку) почти не играли. Игр в карты вообще не помню. Играли в городки, гоняли деревянный шар – команда на команду, очень любили плавать. Летом мы все время проводили на реке. Против Строгина был чудесный песчаный пляж…