Николай Егорычев - Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном

Не будет замечаний, возражений у членов городского комитета партии против такой информации? Нет.

Есть необходимость голосовать? Нет.

Вопросы, внесенные бюро городского комитета партии на пленум, исчерпаны.

Позвольте пленум объявить закрытым.

Мое выступление на пленуме ЦК не следует рассматривать как какой-то скандальный демарш. Моя речь на пленуме была мною выстрадана. Я шел к ней более двух лет. Наверное, если бы я посоветовался с моими единомышленниками, они отговорили бы меня выступать, но я с ними не советовался. Я уже не мог молчать. Я хотел высказать товарищам по партии свое беспокойство, свою озабоченность состоянием дел по очень важным государственным и партийным вопросам.

Этот шаг был продиктован моим несогласием с политикой отхода генсека и его команды от курса XX и XXII съездов партии и решений октябрьского (1964 года) пленума. Я был не согласен с отжившими стилем и методами этой команды, с теми огрехами внешней политики, которые я увидел не только в Египте, с теми недостатками, которые я обнаружил при знакомстве с организацией ПВО Москвы. Этот шаг я сделал сознательно, понимая, что я не смогу ужиться с командой Брежнева.

Назначая же В. В. Гришина первым секретарем МГК КПСС, Брежнев думал не о деле, а о том, чтобы в столичной партийной организации сидел удобный ему человек. И он добился этого. Город снова вернулся к «бульдозерной» политике.

В день моего выступления я не предполагал, что мне придется уходить с поста первого секретаря МГК [26]. Я думал, что, оставшись на посту первого секретаря МГК, я буду иметь возможность выступить еще раз на одном из пленумов и продолжить начатый разговор. Но я просчитался. Надежда на то, что мое выступление заставит членов ЦК задуматься, не оправдалась. Люди видели, что я никак не вписываюсь в команду Брежнева. И они сделали свой выбор.

После моего ухода с поста первого секретаря МГК отношение ко мне у большинства моих настоящих друзей и знакомых не изменилось. Они держались так, как будто ничего не произошло. Практически все мои товарищи по учебе и работе в МВТУ меня поддержали, в особенности Геннадий Алексеевич Киселев. Особое внимание мне оказали Николай Семенович Патоличев [27], Вениамин Эммануилович Дымшиц [28], Александр Александрович Вишневский [29], Владимир Алексеевич Кириллин [30], Петр Леонидович Капица [31], Михаил Кузьмич Янгель [32], Николай Николаевич Месяцев [33], Борис Николаевич Пастухов [34], даже маршал Жуков и многие другие.

Очень дорога мне была в этой непростой ситуации поддержка моих товарищей по работе в МГК – Н. Ф. Иваньковича, Г. Л. Котова, Ю. Д. Липинского, В. И. Туровцева, В. И. Давыдова и других – всех не назовешь.

В. А. Кириллин приглашает меня на дачу.

Находит меня Мстислав Ростропович: «Куда вас загнали? Я был в Америке, только что вернулся, вам подарок привез – бритву электрическую».

Однажды звонит мне домой Константин Симонов:

– Николай Григорьевич, я вам дал посмотреть свои дневники – «Сто дней войны». Как вы их находите?

– Константин Михайлович, зачем вам мое мнение? Я уже не первый секретарь МГК.

– Теперь-то мне ваше мнение как раз и важно!

Приехал ко мне домой. Просидели мы почти три часа. Таким вот образом оказал мне поддержку. Это доброе отношение людей очень помогло мне тогда.

С Петром Леонидовичем Капицей дружил до самой его смерти. Мы хоть с ним разные по возрасту, но сошлись характерами.

В середине июля 1967 года меня назначили заместителем министра в Министерство тракторного и сельскохозяйственного машиностроения – в то самое министерство, которое на пленуме раскритиковал Н. Н. Родионов за плохое управление Челябинским тракторным заводом.

Мне предстоял трудный поворот. К тому времени я сложился как партийный работник, а мне надо было перестраиваться на инженерно-административную работу. Тогда я по-настоящему понял, чем обязан МВТУ.

На новом месте люди отнеслись ко мне по-доброму. Министр Иван Флегонтович Синицын сказал мне, что он был на пленуме ЦК, все видел и слышал. Он рад, что я пришел работать к нему. Синицын создал мне очень хорошие условия для работы. Для начала он отправил меня в отпуск.

Мы с Софьей Ефимовной поехали отдохнуть в «Марьино» – прекрасный санаторий в Курской области. Там, к своему удовольствию, я встретил М. К. Янгеля. Встреча была теплой. Говорили, стараясь не касаться больной темы, но однажды он не выдержал:

– Николай Григорьевич, а знаешь, я ведь хотел выступить на пленуме ЦК в твою поддержку. Но не стал, побоялся, что тебе же сделаю хуже…

…Я сохранил пригласительный билет № 0967, которым Центральный комитет КПСС, Президиумы Верховного Совета Союза ССР и Верховного Совета РСФСР приглашали меня как члена ЦК на торжественное заседание, посвященное 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции. Я рад, что побывал там, и вот почему.

Когда закончилась торжественная часть, я встал, чтобы выйти из зала. Сидел я в пятом ряду. Смотрю – стоит Георгий Константинович Жуков в маршальской форме при всех орденах. Кого-то ждет. У него место было в седьмом или девятом ряду. Я иду на выход, и, когда с ним поравнялся, он останавливает меня. Проходы во Дворце Съездов узкие. Мы стоим разговариваем. Он спрашивает меня о настроении, как живу, чем занимаюсь.

Люди, шедшие за мной, тоже остановились, не проходят – неудобно обходить, тревожа Г. К. Жукова. Смотрю, Брежнев и другие в президиуме не уходят – смотрят в нашу сторону. Заметив это, я говорю:

– Георгий Константинович, может, пора кончать наш разговор.

Он наклонился ко мне:

– Вы теперь поняли?

– Спасибо за поддержку! – ответил я.

Вот такая была моя последняя встреча с Г. К. Жуковым. Это мне было очень дорого…

Придя домой после торжественного заседания, я сел за письменный стол, раскрыл подарочный блокнот и записал в нем следующее:

«Пятьдесят лет новой истории моей страны… Что это за годы? Можно ли задавать этот вопрос? Надо ли его задавать? Ведь столько сказано об этих годах. И есть официальная точка зрения. А у нас в настоящее время не принято раздумывать, коль существует официальное мнение…

Да, и в этом я убежден твердо, объективный марксистский анализ прожитых лет пока еще не сделан. И едва ли он может быть сделан официально. История и политика – это разные полюса магнита. Пока для политики исторический этап не потерял интереса, не может быть дан объективный анализ этого этапа.

Думаю, однако, что вряд ли найдется сегодня хоть один здравомыслящий человек в мире, независимо от его политических убеждений, который бы усомнился в том, что последние пятьдесят лет в жизни моей страны – это самые интересные годы. Но, видимо, и самые сложные для анализа.