Николай Егорычев - Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном

Одним словом, период работы посольства после заключения Женевских соглашений был весьма напряженным и насыщенным. Хочу подчеркнуть при этом, что все сотрудники посольства, да и других советских организаций в Афганистане трудились в то время с особым подъемом и чувством ответственности. Рабочий день продолжался от зари до зари, выходных почти не было. Люди вынуждены были в основном находиться в местах работы или проживания, так как выход в город был опасен. На территории посольства пришлось оборудовать убежища, отрыть щели для укрытия людей на случай обстрела. Дети и женщины уехали в Союз.

А сотрудники сохраняли спокойствие, вели себя мужественно. По утрам, когда душманы особенно любили обстреливать Кабул, сразу же после очередного налета наши люди выходили на территорию соцгородка, делали утреннюю гимнастику, плавали в бассейне, как будто ничего не случилось. Разумеется, старшие дипломаты показывали в этом пример, достойный подражания. Работать с такими товарищами было надежно и приятно.

Очень важным фактором в работе посольства были отношения с МИДом и другими центральными советскими учреждениями и организациями. Главное в том, что в Центральном комитете КПСС и правительстве, МИД СССР и других организациях все предложения и просьбы посольства немедленно рассматривались и по ним принимались решения. Особую заботу о советских людях в Афганистане проявляли работники Отдела загранкадров ЦК КПСС и лично заведующий отделом Степан Васильевич Червоненко.

Правда, отношения с Шеварднадзе у меня сложились неважные. Человек он самоуверенный, эгоистичный и амбициозный. Недостойный человек. Он предал Советский Союз, все предал. Дипломатическую службу он не знал и знать не хотел. Слушать не умел. Зато любил поучать. Я его раздражал. Опираясь на опыт дипломатов посольства, многочисленные встречи и беседы с нашими советниками, с прогрессивными деятелями Афганистана, я постарался обстоятельно разобраться, что же происходит в стране, составить свое представление о главных ее проблемах. И свое мнение я отстаивал. Это Шеварднадзе не нравилось.

Не понимая ничего в военных вопросах, Шеварднадзе пренебрежительно относился и к мнению опытных генералов, пытался свалить вину на армию за провал силового решения афганской проблемы, видимо выгораживая тем самым политическое руководство, в составе которого был он сам.

Иногда он был опасно жесток. Приведу такой пример. Когда наши войска ушли из Джелалабада в Союз, то в районе аэропорта этого города была оборудована укрепленная резиденция для наших военных советников, аппарат которых насчитывал примерно 45 человек. Штаб корпуса афганской армии находился в другом месте. По существу, наши советники в Джалалабаде оказались брошенными.

По разным каналам мы получили агентурные сведения о готовящемся захвате этой группы моджахедами. Вопрос надо было решать срочно. У меня собрались В. И. Варенников и руководитель представительства КГБ. Генерал Варенников решительно высказался за вывоз советников в Кабул. Я его поддержал, а представитель КГБ сказал, что в принципе он не против, однако ему запрещено поднимать этот вопрос. Уместно сказать, что подобного рода вопросы перед Центром мы ставили всегда вместе и телеграмму подписывали все трое. На этот раз я предложил послать телеграмму только за подписью посла.

На следующее утро по спецсвязи мне позвонил Шеварднадзе. Разговаривал он со мной грубо:

– Вы что там струсили, испугались!.. – и далее в том же духе.

Я ответил, что я человек не трусливого десятка, всю войну был непосредственно на фронте, на передовой, знаю цену человеческой жизни и считаю, что бессмысленно и жестоко с нашей стороны допустить гибель советников и сопровождающих их лиц.

Некоторое время спустя мне позвонил министр обороны маршал Язов. Он поблагодарил меня за телеграмму и добавил:

– Вы знаете, в этой связи здесь в Москве такое началось!.. Держитесь, только не говорите никому, что я вам звонил.

А вечером мне позвонил заместитель министра Ю. М. Воронцов:

– Николай Григорьевич, вы молодец. Телеграмму вашу доложили Горбачеву. Он сказал, что посол прав, что нам нет никакого смысла терять наших людей. Срочно отзывайте их в Кабул.

Я поблагодарил Воронцова, но добавил:

– А почему же не позвонил мне министр? Хамить послу, который постарше его, он мог, а вот извиниться перед послом у него характера не хватило?

Я понимал, что разговор этот записывается соответствующей службой и что он будет доложен министру, но иначе я поступить не мог. Министров ведь тоже надо воспитывать. Главное же – люди остались живы.

За время работы в посольстве у меня сложились прекрасные отношения с президентом Наджибуллой. Я звал его Наджибом, а он меня Николаем. Встретились мы с ним впервые дня через три после моего приезда при вручении верительных грамот, как положено.

Русский язык у него был не очень богатым. Понимал, казалось, побольше. Но кто знает, может быть, он знал русский язык куда лучше. Восточного человека понять сложно. Как-то у меня на обеде, когда мы отмечали присвоение звания Героя Советского Союза нашим генералам В. И. Варенникову и Б. В. Громову, Наджибулла пел русские песни – у него был хороший, приятный голос. Хотя должен сказать, во время бесед обычная для афганцев «восточность» в Наджибулле не чувствовалась. Он был очень обаятельным и приятным человеком.

Вот когда я разговаривал со вторым после него человеком в партии – министром иностранных дел Вакилем, я понимал, что он говорит одно, а думает совсем другое.

А беседы с Наджибуллой ничем не отличались от бесед, к примеру, с тем же датским премьером. Разве что обстановка была куда доверительнее. Стали вместе работать. Встречались мы с Наджибуллой два-три раза в неделю при участии наших военных. Обсуждали кадровые и военные вопросы. В любых условиях президент был сдержан, приветлив, обстоятельно, но немногословно излагал свои мысли. Он был необычайно работоспособен.

У него мы обязательно пили поразительно вкусный зеленый чай. Я все уговаривал его поделиться секретом заварки. Но он шутил, что это единственный секрет, который афганцы никогда не выдают. У него была очень милая жена, приятные дети. Жена, кстати, происходила из афганской королевской семьи. Да и его отец был знатным и богатым человеком. При короле, кажется, был губернатором провинции. Сам Наджибулла окончил медицинский факультет университета, что, впрочем, не помешало ему стать руководителем афганской секретной полиции (ХАД), которую боялись все афганцы. Это прошлое висело на нем неподъемными гирями. Как только он заговаривал о национальном примирении, оппоненты тут же припоминали его службу в ХАДе.