Игорь Столяров - Тайна храма

— Пойдем искать окно во вселенную, — шутливо предложил Виктор, обнимая ее за плечи.

Войдя через главный вход театра, они оказались в небольшом холле, где располагались билетные кассы. Виктор подошел к кассирше и попытался выяснить, где можно найти Кондрата Стешина. Кассирша ответила, что знает такого, и согласилась позвать его. Некоторое время спустя появился пожилой человек в потрепанной телогрейке. Несколько минут они с Дороховым шептались, после чего рабочий театра быстро удалился.

— Все в порядке, — подойдя к женщине, шепнул Дорохов. — Это и есть Кондрат Стешин. Да что с тобой, ты меня не слушаешь.

Эмма молча указала пальцем на пол. Виктор в изумлении отступил на несколько шагов и, едва шевеля губами, произнес:

— Не может быть.

Его взору предстали два коловорота, направленные друг навстречу другу, окруженные стилизованными лилиями. Наличие этого орнамента в холле билетных касс самого большого театра новой большевистской империи казалось невероятно странным. Вместо большой пятиконечной звезды или других символов революции в главном центре советской пропаганды на самом видном месте такой замысловатый рисунок.

Едва выйдя из театра, Эмма в восторге затараторила:

— Вот видишь, все как на «Карте Рома», как на рисунках из дневника, неужели Максимов прав…

— Похоже на то, — подтвердил Дорохов. — Все это действительно странно. Кондратий согласился со мной поговорить, и ждать его надо с другой стороны театра.

Обойдя несколько раз театр, они остановились в противоположном конце от входа в здание.

— Мы стоим на том самом главном луче пентакля, лежащим на горизонте? — скрывая волнение, спросила Эмма.

— Похоже, что так, — фотографируя, отозвался Виктор.

Эмма и Дорохов стояли перед высокими грубо сделанными железными воротами. И эти ворота явно не вписывались в идеальный облик театра. Расположены они были по направлению к главному лучу пентакля. Из них «выезжали» металлические направляющие, похожие на рельсы. И они вели как бы в никуда, упираясь в два столба, в две колонны. Точнее сказать, рельсы обрывались на полпути к ним.

— Что такое громоздкое и тяжелое выезжало из чрева этого огромного храма? — начал рассуждать Виктор. — Это не похоже на транспортный въезд, сюда неудобно вносить даже среднегабаритные грузы. Более того, мы видели три удобных технических въезда с красивыми деревянными воротами в нижнем основании этого громадного сооружения.

— Немного странно, что к этим рельсам нельзя подъехать, — подхватила Эмма. — Но можно подобраться сбоку, справа и слева.

— Вот именно «подобраться», — продолжил Дорохов. — Но кому бы пришло в голову сделать подъездные пути между колонн, которые легко повредить при выгрузке? Три больших удобных въезда в театр исключают любые повреждения. Зачем понадобился этот?

— Это, конечно, странно, — согласилась Эмма. — Но как объяснить еще одни ворота между колонн в нескольких метрах от этих?

Женщина, понимая, что Дорохов упустил из вида безобразные, сколоченные из досок ворота, сделала несколько шагов по направлению к ним. Неожиданно ворота открылись и из них вышли трое рабочих, неся с собой потрепанные стулья. Кондрат Стешин, очевидно, был старшим из них не только по возрасту, но и по положению. Он двигался первым и с явным неудовольствием отметил присутствие женщины. Виктор нежно подтолкнул Эмму, давая понять, что хочет поговорить с рабочими без ее участия. Женщина прошла немного вперед и остановилась, наблюдая за действиями своего спутника.

— Здорово мужики, — приветствовал их Виктор.

— И тебе не болеть, — ответил старший из них, жестом приглашая Дорохова следовать за ними.

Мужчины вошли в небольшое сооружение, собранное из листов ДСП, сели на стулья и закурили. Импровизированный деревянный домик, примыкающий к железным вратам, едва вместил четырех взрослых человек. Виктор прислонился к стене и со смехом сказал:

— Вот гуляю и коленку расшиб о ваши рельсы, споткнулся, не ожидая подвоха.

Мужики рассмеялись, а Стешин добавил:

— Не ты первый! Народец и носы расшибал! Некоторые возмущение имели, да что толку!

— Так зачем вам рельсы? — попытался пошутить Дорохов. — У вас там, что бронепоезд часа своего дожидается?

— А ты не шути, мил человек, — оборвал его Кондрат. — Мы сами удивляемся. Поезда никакого нету, конечно, но место это странное. Мой отец Василий Федорович работал тут до меня и много удивительных историй рассказывал.

— Так что за истории? — с надеждой спросил Дорохов.

— А ты не спеши, если хочешь нам компанию составить и побазарить, то мы не возражаем. Рабочий день, точнее сутки, у нас закончились, и мы не против отметить это дело. Как мы с тобой давеча и договаривались. Раз тебя истории мои интересуют, то и ты прояви уважение. Работали мы давеча сверхурочно и сильно устали.

Дорохов понимающе улыбнулся:

— Чего не хватает для разговора?

— Пятьсот рублей, — оскалился своим белозубым ртом старший. — Петька сбегает, он место правильное знает.

Младший из мужчин выхватил пятисотрублевую купюру из рук Виктора и скрылся во дворах.

— На сатаниста ты не похож, — степенно продолжил рабочий. — Они тут частые гости. Немытые, злые и наглые. Мы им регулярно морду бьем. Они то мышей режут, то перья разбрасывают, а за ними убирать! Тунеядцы, одним словом! А ты вроде не такой, и девка с тобой опрятная, улыбается, вроде как на фотографию позирует. Ихнии девки другие, с сальными волосами и под ногтями у них сплошной чернозем.

Виктор слегка замешкался, но перед российским правдорубом решил себя вести естественно, уповая на его природную наблюдательность и смекалку:

— Моя спутница американка, а я математик, теоретик, одним словом. Ваш театр, а точнее история самого здания, может ответить на вопросы, стоящие перед нами. Много здесь странного, непонятного нам. Но, как говориться, все пути ведут в Театр Красной Армии.

Собеседник рассмеялся:

— Интересно излагаешь, видно, правду говоришь. Ну, откровенность за откровенность. Мой отец пришел сюда работать в 1947 году, отроду ему было 45 лет. Участник германской и японской войны. В Маньчжурии получил тяжелое ранение, демобилизовался в 1946 году в звании ефрейтора. Батюшка мой преставился в 2001 году, немного не дотянув до столетнего юбилея. До конца своих дней был в твердой памяти и передвигался на своих двоих.