Николай Шпанов - Поджигатели. Цепь предательств

- Смирно! - послышалась команда надзирателей. - Руки на затылок!.. Оставаться на месте!.. Не оглядываться!

Заключенные поняли, что это значит: кто-то бежал. "Безрассудство, подумал Зинн. - Ведь еще совсем светло. Кому могло прийти в голову такое безумие?.. Довели... довели до отчаяния... Проклятое зверье!.."

Непрекращающийся трезвон, вой сирены, несколько выстрелов - и все стихло.

Где-то у ограды слышался лай собак. Едва заключенные вернулись в бараки, их снова выгнали на плац. В сгущавшейся темноте свет прожекторов, брызнувший поверх голов, казался особенно ярким. В этом свете с необычайной отчетливостью выступала каждая деталь серой арестантской одежды, каждая черта изможденных серых лиц. Заключенных выстроили двумя длинными шеренгами поперек всего плаца. Дрожащий голубой свет прожекторов заливал перемешанную тысячью ног грязь. По деревянным мосткам, за спинами заключенных, прохаживались надзиратели. За тринадцатою ротой прогуливался Детка.

- Чтобы вам не было скучно, детки, пока заседает суд, вам покажут забавный спектакль...

Трусивший следом за ним помощник блокфюрера угодливо хихикал.

Заключенные стояли неподвижно. Не было даже тайного перешептывания. Они уже знали, что изловили двоих. Но кого именно - не знали. Кто бы они ни были, эти двое отчаявшихся, - это их товарищи по несчастью.

Шеренги арестованных тянулись, словно два серых забора из поставленных в ряд изношенных шпал. Бесформенной была мешковатая одежда, бесформенными казались одутловатые лица.

Стоять заставили долго. Ноги каменели в холодной грязи, но люди не шевелились. Кроме шагов надзирателей и брани, не было слышно ни звука.

Наконец в конце живого коридора показалась небольшая группа: охранники вели одного из пойманных беглецов.

- Ага! - весело воскликнул Детка. - Неофициальная часть начинается!

Когда Зинн разглядел лицо арестованного, шагавшего между конвоирами, он сразу понял, что бегство инсценировано тюремщиками, пожелавшими разделаться с ненавистным им арестантом-коммунистом.

Между палачами шел Энкель. Да, тот самый Людвиг Энкель, писатель-солдат, самый аккуратный начальник штаба, какого когда-либо видел Зинн. Всегда спокойный, обладающий железною выдержкой, Людвиг не мог совершить такой глупости, как бегство при свете дня. Его не могли вывести из равновесия никакие пытки, никакие издевательства тюремщиков. Нет, Зинн не поверит тому, что Людвиг совершил такую глупую попытку бежать!.. Сомнений быть не могло: его воображаемая "поимка" была подстроена эсесовцами, чтобы на глазах у остальных уничтожить одного из самых стойких товарищей.

Людвиг шел с поднятою головой. Едва заметным движением глаз он отвечал на взгляды товарищей.

Встретившись с ним взглядом, Зинн понял: Людвиг знает о том, что это конец. И, как ни привык Зинн к тому, что каждый день совершалось тут на его глазах, он нервно повел плечами.

Зинн старался не гадать о том, что будет. Один из охранников надел на шею Энкелю высокий воротник из толстой кожи и накрепко затянул его ремнем.

Никто из заключенных не знал, что готовится. Такое они видели впервые. Если бы не окрики расхаживавших за их спинами тюремщиков, то и дело покрикивавших: "Но, но, вы! Не опускать головы!", "А ну, ты, там, не гляди в сторону!" - все головы опустились бы. Но правила лагеря предусматривали и это: арестанты не имели права не смотреть на экзекуцию.

- Вот, - сказал Детка, когда ошейник Энкеля был застегнут, - теперь он может показать, как умеет бегать!

Распорядитель экзекуции подал сигнал. Энкеля толкнули в спину:

- Беги!

Но он остался неподвижен. Он предпочитал не доставлять тюремщикам последнего удовольствия.

- Ты побежишь или нет?!

Сквозь строй заключенных продрался Детка и с размаху ударил Энкеля по лицу.

- Ну, побежишь?..

Энкель продолжал стоять. Кровь из рассеченной скулы текла по щеке.

- Ах, вот как! - в бешенстве прохрипел Детка и, обернувшись к охранникам, крикнул: - Пускайте!..

Рычание и лай собак сразу объяснили заключенным все.

Между шеренгами показалась свора лагерных овчарок.

- Теперь-то ты побежишь! - крикнул Детка.

Стражники выдернули поводки, и собаки, визжа от нетерпения, устремились к одиноко стоявшему Энкелю. Он вздрогнул, сделал было движение, как бы действительно собираясь бежать, но усилием воли заставил себя остаться неподвижным. Детка бросился было к нему, намереваясь стукнуть его штыком в спину, но испугался приближавшихся собак и спрятался за спины заключенных. Налетевшие собаки сбили Энкеля с ног...

Так вот для чего был нужен кожаный воротник: чтобы натренированные на ловле беглецов овчарки не прокусили несчастному горло, чтобы не покончили с ним слишком быстро...

Когда Зинн шел через плац к своему бараку, он увидел у дверей лагерной конторы маленького коренастого Варгу.

От его былой полноты не осталось и следа. Темная кожа складками висела по сторонам подбородка. Бывшие когда-то такими лихими, черные усы свисали седыми косицами. Сегодня они были розовыми от крови, которую то и дело оплевывал Варга. В нескольких шагах от него стоял Детка. Морщась и зажмурив один глаз, он наблюдал за тем, как лагерный столяр снимал с Варги мерку стальною лентой рулетки.

- Ты не суетись, идиот, - лениво говорил Детка. - Ошибешься меркой - я с тебя шкуру спущу. Гроб должен быть точка в точку.

А Варге, изо всех сил старавшемуся удержаться на ногах, Детка с обычной издевательской ласковостью говорил:

- Не гнись, не гнись. Небось, мертвый-то вытянешься во весь свой свинячий рост. - И столяру: - Идиот! Что ты делаешь? За каким чертом ты прикладываешь мерку к его голове?

- Чтобы знать длину гроба.

- Разве тебе не было сказано: это будет официальная экзекуция?

- Было сказано.

- Господи! - Детка картинно сложил руки, словно в мольбе. - Что можно втолковать этим животным?.. Официальная. - Детка провел пальцем по шее Варги у затылка: - Меряй отсюда.

Он расхохотался, довольный шуткой...

Зинн не мог уснуть. Он лежал, закрыв глаза, и ему мерещилось измученное лицо Варги.

По крыше стучал усилившийся дождь, и Зинну казалось: тарахтят пулеметы, стучат колеса испанских обозных телег, рокочут барабаны на параде в Мадриде... И снова пулеметы, и лай собак, и пронзительный вой лагерной сирены... Зинн в испуге открывал глаза и видел мечущихся на тесных нарах товарищей, слышал их тяжелое дыхание, храп, бормотанье во сне...

Под утро дежурный по бараку поднял Зинна и Цихауэра и сказал, что их требуют в канцелярию.

- Кажется, вы оба были в приятельских отношениях с этим венгром... Так вот, можете получить удовольствие. Ящик нужно отвезти и закопать.

Детка толкнул дверь в помещение, где Зинн увидел гроб, стоящий на двух табуретках.