Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

Подобно зарубежным попутчикам, западники представляли собой весьма разнородную группу. Прежде всего, в ее состав входило несколько ведущих деятелей партии-государства, тесно связанных со сферой международных отношений: бывший троцкист Карл Радек, который в начале 1930-х годов стал одним из главных советников Сталина по международным вопросам, бывший «правый уклонист» Николай Бухарин, который в середине 1930-х начал вторую карьеру в качестве международного эмиссара и публициста, и Горький, лично знавший и принимавший самых важных гостей из-за рубежа — таких, как Г. Уэллс. Все эти большевистские гиганты, вовлеченные в отношения Советского Союза с Западом, имели в своем активе непростое прошлое или особые отношения со сталинским руководством.

Еще одну категорию западников составляли видные чиновники и идеологи, как, например, влиятельный журналист Михаил Кольцов — руководитель Иностранной комиссии Союза советских писателей (ССП), член редакционного совета газеты «Правда» и деятель, тесно связанный с Коминтерном и НКВД. Кольцов был одним из наиболее авторитетных советских журналистов — обозревателем по международным проблемам. За свою карьеру он опубликовал более 2 тыс. газетных статей; самые заметные из них были посвящены гражданской войне в Испании, в которой Кольцов принимал участие как корреспондент, тайный агент и боец {653} 653 Preston P. We Saw Spain Die: Foreign Correspondents in the Spanish Civil War. New York: Skyhorse Publishing, 2009. Ch. 6. . Он освещал события политической и культурной жизни Запада в многочисленных статьях и продвигал талантливых западных журналистов и писателей, выступая в качестве фактического руководителя сети издательств, в которой работало более четверти миллиона человек. Кольцову, который присоединился к просталинской группе большевиков уже в 1924 году, была доверена роль главного организатора, информировавшего Москву о Международном конгрессе писателей в защиту культуры, который проходил в Париже в 1935 году. Журналист близко общался с французскими писателями Андре Мальро, Антуаном де Сент-Экзюпери и Луи Арагоном, а также через свою гражданскую жену — немку Марию Остен — был тесно связан с немецкой интеллектуальной диаспорой в Париже и Москве {654} 654 Кольцов — один из главных героев книги: Clark К. Moscow, the Fourth Rome: Stalinism, Cosmopolitanism, and the Evolution of Soviet Culture, 1931–1941. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2011. Вышеизложенное также основано на работе: Eadem. Germanophone Intellectuals in Stalin's Russia: Diaspora and Cultural Identity in the 1930s // Kritika. 2001. Vol. 2. № 3. P. 535; Фрезинский Б.Я. Писатели и советские вожди: Избранные сюжеты 1919–1960 гг. М.: Эллис Лак, 2008. С. 278–279; Coeuri S. «Comme ils disent SSSR»: Louis Aragon et L'Union sovietique dans l'annees 1930 // Les Engagements d'Aragon / Eds. B. Bonnier, J. Girault. Paris: L'Harmattan, 1997. P. 63–64. Собрание его работ было озаглавлено полемично: Кольцов ЕМ. Чужие и свои. М.; Л.: Госэкономиздат, 1932; сочинения в честь ОГПУ и военного начальства: Он же. Зеленые петлицы. М.: Журнально-газетное объединение, 1932; Он же. Командиры. М.: Журнально-газетное объединение, 1936. .

По мере усиления мобилизации научных и культурных деятелей граница между советскими чиновниками от культуры и советскими интеллектуалами, работавшими в культурно-пропагандистских государственных органах, постепенно размывалась. Так, в 1936 году в состав возглавлявшейся Кольцовым Иностранной комиссии Союза писателей входили не только безупречный чиновник М.Я. Аплетин, ранее работавший в ВОКСе, и литературный критик Сергей Динамов, в 1920-х годах восхищавшийся Драйзером, но и два литературных деятеля, имена которых весьма слабо ассоциируются с кулуарами государственного аппарата, — Борис Пастернак и Борис Пильняк {655} 655 Заседание иностранной комиссии ССП СССР, 29-го мая 1936 г. // РГАЛИ. Ф.631. Оп. 14. Д. 5. Л. 2–34. . Многие чиновники от культуры являлись самостоятельными культурными деятелями — например, Сергей Третьяков, один из ведущих представителей авангардного направления и теоретик революционной культуры. В 1930-х годах Третьяков разъезжал по всей Европе, выступая от лица Коминтерна, а затем — Союза советских писателей, но при этом сохранял свою идентичность в качестве революционного художника, работавшего в театре, литературе и кинематографе вплоть до ареста за шпионаж в июле 1937 года {656} 656 Papazian E. Manufacturing Truth: The Documentary Moment in Early Soviet Culture, 1921–1934. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2009. Ch. 1; Gough M. Radical Tourism: Sergei Tret'iakov at the Communist Lighthouse // 2006. October. № 118 (Fall). P. 159–178; Clark K. Germanophone Intellectuals. P. 535; Eadem. Moscow, the Fourth Rome. .

В 1930-е годы Москва была столицей Коминтерна, в которой иностранные эмигранты перемешивались со старыми большевиками, вернувшимися с Запада, и представители многонациональной коммунистической элиты нередко обладали (благодаря национальности или особенностям биографии) смешанной идентичностью — причем не только в плане языка, но и в культурном отношении. Возможно, самым ярким примером подобного деятеля является Илья Эренбург, долгие годы проживший в Париже. Во французскую столицу он приехал еще до Первой мировой войны, молодым большевиком, затем испортил свои отношения с Лениным, но остался близким другом Бухарина — даже после того, как превратился в богемного поэта, автора политических романов и близкого приятеля Пикассо и Диего Риверы. После 1921 года Эренбург открыл для себя новый образ жизни — «жить на Западе и печататься в СССР». В 1920-х годах он считался «попутчиком» советской власти во «внутреннем», «литературном» смысле этого слова (т.е. писателем, который, не являясь членом партии, находится тем не менее в хороших отношениях с режимом), хотя и был постоянной мишенью для нападок со стороны воинствующих сторонников всеобщей пролетаризации. Впрочем, к концу 1920-х оставаться попутчиком в прежнем смысле стало невозможно: в Советском Союзе Эренбурга почти перестали печатать, а порожденный Великой депрессией кризис в сфере книгоиздательства лишил его и возможности жить в Европе. В 1930–1931 годах писатель пришел к решению принять «сталинскую революцию» {657} 657 Фрезинский Б.Я. Книга времени и жизни // Эренбург И. Письма, 1908–1967: В 2 т. / Ред. Б.Я. Фрезинский. Т. 2: На цоколе истории… Письма, 1931–1967. М.: Аграф, 2004. С. 5–8. Лучшей биографией Эренбурга на английском языке остается книга: Rubinstein]. Tangled Loyalties: The Life and Times of Ilya Ehrenburg. Tuscaloosa: University of Alabama Press, 1999 [Рубинштейн Дж. Жизнь и время Ильи Эренбурга: Верность сердцу и верность себе. М.: Академический проект, 2002]. . При этом ему постоянно приходилось заявлять о своей лояльности, что он в очередной раз подчеркнуто проделал на съезде Союза писателей:

Одно для меня бесспорно: я рядовой советский писатель. Это моя радость, это моя гордость. Конечно, я писал и пишу также для иностранцев, но я это делаю как советский писатель {658} 658 Речь на Первом Всесоюзном съезде советских писателей // Эренбург И. Собр. соч.: В 8 т. Т. 4: Очерки, репортажи, эссе, 1922–1939. М.: Художественная литература, 1991. С. 567–578, цит. с. 570. .