Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

У нас в Германии много пишут и передают, что если к вам приезжают иностранцы, то они могут видеть только то, что показывает им «Интурист» или ВОКС, а они, конечно, показывают только то, что можно видеть. Теперь я вижу, что это неправда {313} 313 Отчет о работе с г. Беккер по Германии перев. Либерман [не ранее 29 мая 1932 г.] // ГАРФ. Ф. 5283. Оп. 8. Д. 112. Л. 54. О популярности и менявшемся употреблении этого термина среди гостей из Германии, где пресса больше, чем в других странах, писала о советских потемкинских деревнях, см.: Heeke М. Reisen zu den Sowjets: Der auslandische Tourismus in Russland 1921–1941. Munster: Lit, Verlag, 2004. S. 485–494. .

Советские архитекторы культпоказов не изменяли своему официальному языку и взглядам на мир, даже когда речь об иностранцах шла на закрытых собраниях, среди своих. И в засекреченных документах раз за разом повторяется мантра — «рассказать правду» о Советском Союзе. Чтобы вскрыть соответствующие практики и воззрения, требуется подобрать шифры, найти ключи к документам различного происхождения. Например, было легко отрицать существование потемкинских деревень (а коминтерновский аналитик писал об иностранных ожиданиях «чего-то в этом роде»), поскольку термин исторически обозначал нечто бутафорское, сооруженное специально для обмана именитых гостей, тогда как в СССР было немало реальных, хотя и не вполне типичных для всей системы образцовых учреждений. Непростая задача советского культпоказа заключалась в том, чтобы, изолировав иностранцев от нежелательных открытий, запустить их по заданному маршруту от одного подходящего объекта к другому, но в то же время постараться развеять свойственные многим из них опасения, что ими будут манипулировать.

Когда американский инженерный гений Зара Уиткин пересек в апреле 1932 года советско-финляндскую границу, он буквально искрился сочувствием к советскому эксперименту и был готов делиться своими немалыми талантами и энергией со строителями коммунизма. В своих мемуарах — одном из самых проницательных повествований о поездке в СССР, когда-либо написанных техническим «специалистом», — он вспоминал свой шок от первого взгляда на землю обетованную:

Наконец граница! Поезд останавливается… Вокруг полустанка группами стоят люди, одетые совершенно невиданно и для меня невообразимо — в лохмотья и обрывки шкур. Они двигаются медленно. Они неряшливы. Запустение и беспорядок пропитывают все вокруг. Станционное здание разрушено. Части оборудования валяются разбросанными в снегу.

Огромный вокзал в Ленинграде и комната в гостинице — «невообразимо грязные» — никак не улучшили его первых впечатлений {314} 314 [Witkin Z.] An American Engineer in Stalin's Russia: The Memoirs of Zara Witkin, 1932–1934 / Ed. M. Gelb. Berkeley: University of California Press, 1991. P. 43. .

Травелоги и другие повествования показывают, что подобные первоначальные негативные замечания, а также критические суждения об условиях и стандартах жизни были обычны для западных путешественников, но достигали пика во времена наиболее жестоких лишений и социальных потрясений, особенно в начале 1920-х и 1930-х годов {315} 315 HeekeM. Reisen zu den Sowjets. [Особенно с. 167]. .

Просоветски настроенные путешественники часто упоминали в своих мемуарах об эйфории на советской границе и впечатлениях от въезда в «новый мир» как о значимом моменте; для советских властей сочетание соображений безопасности и идеологии двух лагерей сделали границу мощным символом советского патриотизма, к которому в 1930-х прибавился культ пограничников. Приветственные обращения к делегациям и наиболее почетным гостям на пограничных станциях имели отношение как к прагматическим потребностям (произвести первое благоприятное впечатление), так и к идеологеме прибытия на родину пролетариата. Готовясь принимать в ноябре — декабре 1924 года британскую профсоюзную делегацию (первую из потока рабочих делегаций середины 1920-х годов), президиум ВЦСПС придавал «чрезвычайную» политическую значимость мобилизации рабочих с близлежащих предприятий для встречи поезда на границе {316} 316 [Переписка делегации английских профсоюзов VI Всесоюзного съезда профессиональных союзов, Президиум ВЦСПС], 1924 г. // ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 13. Д. 10. Л. 59–65. . Оркестры, исполняющие «Интернационал», знамена, речи, заблаговременная уборка вокзалов и удаление неприглядных прохожих из поля зрения — все это стало обычной практикой.

В конце 1925 года генеральный секретарь Профинтерна С.А. Лозовский, выступая на заседании Комиссии по внешним сношениям ВЦСПС (ответственной за организацию визитов рабочих делегаций), заявил: «Мы перешли к массовому производству делегаций». Действительно, за два года, прошедших после визита британской рабочей делегации, в СССР побывало целых 24 делегации, причем все — из стран Европы, за исключением лишь одной группы из Австралии {317} 317 Заседание комиссии по внешним сношениям, 28 октября 1925 г.// ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 13. Д. 10. Л. 133; Справка о работе Комиссии Внешних Сношений ВЦСПС за время с апреля 1925 г. по декабрь 1926 г. // Там же. Д. 21. Л. 1–3, здесь л. 1. . В 1929 году в Воронеже финскую делегацию приветствовали на вокзале тысяча человек. Пересечение границы и ритуалы гостеприимства по приезде, такие как участие делегаций в парадах 7 ноября и 1 мая, посещение мавзолея Ленина (куда иностранцев пропускали без очереди), а также «ознакомительные» визиты на фабрики, в местные советы, на курорты и другие «объекты показа» стали основными и привычными ритуалами этого «массового производства». Едва ли стоит удивляться тому, что в 1927 году среди подобных церемоний вокруг рабочих делегаций случались и «весьма неудачные встречи на вокзале», когда появлялось лишь несколько встречающих, багаж делегации оказывался потерян и, что хуже всего, «делегаты смешивались с обычной публикой». Некоторых иностранцев вообще никто не встречал {318} 318 Отчет о поездке финляндской рабочей делегации по СССР с 11/IX по 14/Х 1929 г. // ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 13а. Д. 268. Л. 91–92; Mazuy R. Croire plutot que voir? Voyages en Russie sovietique (1919–1939). Paris: Odile Jacob, 2002. P. 216–220; «О недочетах обслуживания делегатов», отчет Агитпропа ИККИ // РГАСПИ. Ф. 495. Оп. 95. Д. 21. Л. 159–161. .

Феномен иностранных делегаций, визиты которых с середины 1920-х годов иногда разрабатывались заранее даже на родине делегатов и уж конечно — по прибытии, превратился в своего рода шаблон. Это стало одной из первых лабораторий советской миссии по преобразованию негативных представлений в позитивные свидетельства. На прием делегаций выделялись значительные средства, благодаря чему они получали особое «обслуживание»; оно полагалось всем важным гостям, включая интеллектуалов.

Работа Комиссии по внешним сношениям и межведомственные дискуссии о рабочих делегациях начиная с середины 1920-х годов демонстрируют целую шкалу различных советских приоритетов, которые учитывались при организации визитов подобных групп. Во-первых, внешнеполитические соображения, «увязывающие» этот вопрос «с актуальными политическими задачами момента», влияли на выбор стран, откуда приглашались делегации. Например, в 1927 году «особое политическое значение» придавалось связям с Англией, США, Мексикой и Индией {319} 319 О посылке делегаций в СССР// РГАСПИ. Ф. 495. Оп.99. Д. 22. Л. 34–39. . [26] Позже, особенно после 1951 года, практику использования делегаций для внешнеполитических целей (а также визиты на образцово-показательные объекты, такие как лагеря трудового перевоспитания, путешествия гостей в компании приставленных к ним гидов, разработку специальных маршрутов, учреждение аналогов ВОКСа и «Интуриста») переняла Китайская Народная Республика. См.: Passin H. Chinas Cutural Diplomacy. New York: Praeger, 1962. Во-вторых, отдельные отрасли промышленности и крупные предприятия в стране, откуда приезжала делегация, служили вербовочными площадками, с тем чтобы помочь зарубежным компартиям привлечь новых членов. В-третьих, задача состояла не просто в «выбивании» из иностранцев положительных публичных заявлений, а в поощрении адресной контрпропаганды. Примеров тому множество — от делегаций, приглашенных в СССР специально для опровержения конкретных статей в зарубежной социал-демократической печати о волнениях среди советских рабочих, до делегации, направленной зимой 1933 года на Украину с целью опровергнуть сообщения о намеренно вызванном в ходе коллективизации голоде, жертвами которого стали миллионы людей. Эта массированная контрпропаганда была компонентом согласованной международной кампании прикрытия, вовлекавшей иностранцев в отрицание факта массового голода. Почему же делегации, подобные той, что побывала в УССР, играли отведенные им роли? В значительной мере на этот вопрос отвечает Рашель Мазуй в своем исследовании о французских делегациях. Мазуй показывает, насколько обстоятельно подготавливался отбор делегатов, кто и по каким процедурам назначался местными коммунистами в делегацию еще до «выборов». В состав делегаций в известной пропорции включались коммунисты, причем особое внимание накануне выезда и уже в дороге уделялось подготовке выступлений: главы делегаций прямо в поездах наставляли рядовых членов в том, какие вопросы надлежит задавать советским рабочим. Итак, путешествие в СССР было и обрядом перехода, и частью кадровой политики, поскольку оно вполне могло (при условии, что отзывы на увиденное будут одобрительными) подтолкнуть карьеру в профсоюзах и компартии той же Франции {320} 320 Mazuy R. Croire plutot que voir? P. 28–29, 74–75, 209, 245; о масштабах голода 1932–1933 годов и политике его сокрытия см.: Snyder Т. Bloodlands: Europe between Hitler and Stalin. New York: Basic Books, 2010. Ch. 1. О рабочих делегациях см. также: Heeke М. Reisen zu den Sowjets. S. 83–88; Margulies S.R. The Pilgrimage to Russia: The Soviet Union and the Treatment of Foreigners, 1927–1937. Madison: University of Wisconsin Press, 1968. P. 36–54; о рабочих делегациях и «политическом туризме»: Крючков А.Л. История международного и отечественного туризма. М.: Луч, 1999. С. 61–67. Отбор делегатов в меньшей по численности Компартии США производился не столь регламентированно. См.: Альберт Инкпин, Международный комитет друзей СССР, Берлин — Г.Г. [sic] Балламу, Нью-Йорк, 1 апреля 1931 г. // ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 13а. Д. 329. Л. 121–122; Инкпин — Д.Д. Балламу, 23 июля 1931г.// Там же. Л. 21–23; ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 13а. Д. 327. Л. 38–39,40–45,46, 53. .