Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

Прием иностранцев в СССР всегда был сфокусирован на конкретных, четко определенных районах страны, ибо «программы» путешествий туристов (чаще всего составленные пригласившими их учреждениями) базировались на стандартных маршрутах. В 1931 году «Интурист» имел только двенадцать стандартных маршрутов, из которых туристы могли выбирать для себя тот или иной; к 1933 году их было уже 36. Каждому из маршрутов отводилась особая роль в презентации Страны Советов. Солнечный Крым, к примеру, был призван демонстрировать успехи советской национальной политики {334} 334 Багдасарян В.Э., Орлов И.Б., Шнайдген Й.Й. и др. Советское Зазеркалье: иностранный туризм в СССР в 1930–1980-е гг. М.: Форум, 2007. С. 29. .

Вследствие резкого увеличения числа гостей — сначала в годы Великой депрессии, а затем в период Народного фронта — нехватка подходящих для посещений объектов остро чувствовалась даже в середине 1930-х, когда Бюро обслуживания «Интуриста», как и ВОКС до него, стало докладывать о противодействии регулярным визитам иностранцев со стороны чиновников, ответственных за промышленные и сельскохозяйственные объекты. Причины тому были очевидны: прием зарубежных гостей требовал приготовлений, срывал рабочий график и придавал местным, внутренним обстоятельствам политическую значимость. В 1936 году, на который пришелся пик иностранного туризма, Наркомат тяжелой промышленности попытался сократить число посещений, введя месячную норму для каждого предприятия. «Интурист», в свою очередь, обращался напрямую в Политбюро ЦК как в ходе противоборства с наркоматами по поводу экскурсий, так и при составлении «генерального списка объектов показа» {335} 335 Доклад тов. Смирнова об итогах обслуживания иностранных туристов в 1936 г. // ГАРФ. Ф. 9612. Оп. 1. Д. 36. Л. 234–260, здесь л. 242, 245; Предложения по управлению обслуживанием, Интурист, 9 декабря 1936 г. // Там же. Л. 199–208, здесь л. 202; Отчет о приезде групп иностранных туристов в Советский Союз за 1936 г.//Там же. Д. 40. Л. 1–8, здесь л. 6. . Работа главного цензурного ведомства СССР — Главлита — вращалась вокруг постоянно пополнявшегося основного списка того, о чем нельзя было упоминать в печати, известного среди чиновников как «Талмуд»; по тому же принципу и ведомства, принимавшие иностранцев, постоянно пересматривали список объектов для показа.

В своей широко известной работе о западных интеллектуалах и коммунизме Пол Холландер подчеркивает, что на формирование у гостей наивного и некритического энтузиазма в отношении того, что им казалось «совершенным обществом», повлияла в первую очередь предрасположенность левых интеллектуалов к утопиям, а уже потом — машинерия советского гостеприимства. Действительно, поражает, как в самых восторженных советофильских травелогах превозносятся «по сути заурядные» места вроде стройплощадок. Холландер, однако, сознательно отбирает наиболее просоветские травелоги, расценивая их как «отличные источники» не только для доказательства присущей интеллектуалам тенденции к отчуждению от собственных обществ, но и для освещения непосредственного опыта иностранцев в СССР {336} 336 Hollander P. Political Pilgrims. [Цит. с. 21, 87, 137]. Два недавних обстоятельных исследования показывают, что скептицизма и негативных впечатлений как среди обычных путешественников, так и среди интеллектуалов было гораздо больше: Heeke М. Reisen zu den Sowjets; Oberloskamp E. Fremde neue Welten: Reisen deutscher und franzosischer Linksintellektueller in die Sowjetunion, 1917–1939. Munich: Oldenbourg, 2011. .

Холландер лишь едва указывает на то, что опубликованные работы наиболее пылких попутчиков коммунизма составляют жанр политического письма par excellence, со всеми соответствующими литературными стратегиями и формулами. Многие сочувствующие советскому эксперименту прямо использовали свои рассказы о нем для опровержения негативных образов, получивших распространение в обществе и печати. Кроме того, те писатели, чьи воззрения на документальный жанр развивались бок о бок с эволюцией советской культуры, выдвигали теории о совмещении достоверности путевой литературы с ее политическим потенциалом. Например, Эгон Эрвин Киш — родившийся в Праге журналист и автор травелогов, работавший в Чехословакии, Австрии и Германии, — выдвинул теорию репортажа как соединения искусства и боевого (kampferisch) политического оружия {337} 337 См.: Uhlig С. Utopie oder Alptraum? Schweizer Reiseberichte über die Sowjetunion 1917–1941. Zurich: Verlag Hans Rohr, 1992. S. 23; Papazian Б. Manufacturing Truth: The Documentary Moment in Soviet Culture. DeKalb: Northern Illinois University Press, 2008; Wolf H. Glauben machen: Uber deutschsprachige Reiseberichte aus der Sowjetunion (1918–1932). Vienna: Sonderzahl, 1992. . Политическая ангажированность не только в среде коммунистов, но и в кругах «друзей Советского Союза» или попутчиков была важнейшим фактором, определявшим общие воззрения на СССР, которые описаны в недавнем исследовании на примере французских и немецких левых интеллектуалов {338} 338 Oberloskamp E. Fremde neue Welten. [Заключение]. . В частности, именно поэтому архивные источники, содержащие записи разговоров с иностранцами и отчеты гидов, доносят до нас куда менее наивные и восторженные реакции иностранцев, чем те, что отразились в травелогах. Интересно сравнить создаваемое книгой Холландера впечатление якобы отсутствия критических замечаний со стороны иностранцев с почти противоположной картиной, представленной Натальей Семпер, работавшей гидом ВОКСа в 1930-х годах. Семпер не читала просоветских травелогов, но была весьма чувствительна к реакции западных гостей, отвечая по долгу службы за их впечатления. Как хорошо образованная, утонченная молодая русская интеллектуалка, она наследовала традиции почитания Запада — вплоть до того, что на многое из окружающего смотрела глазами своих «цивилизованных» гостей, столь отличных от тех неотесанных партийных выскочек, которые быстро росли в чинах в 1930-х:

Вероятно, высокие инстанции, выделявшие разные стройки и предприятия как показываемые иностранцам объекты, сами не бывали на них, доверяя победным реляциям на бумаге, а все эти средние серые директора-выдвиженцы, сразу попавшие из грязи в князи, не представляли себе, какое впечатление может произвести грязь на цивилизованных людей.

Один английский турист во время визита в профилакторий для бывших проституток узнал от директора о ликвидации проституции в СССР, но убедился в том, что это не так, тем же вечером на московском вокзале. Семпер ярко описывает визит американского ученого Оуэна Латтимора, много писавшего о Китае и Монголии. Он приехал в СССР в 1935 году во главе группы американских экономистов и бизнесменов, интересовавшихся советским сельским хозяйством, и посетил специально рекомендованный колхоз. Пораженные внушительными цифрами и фактами («Сколько гектаров! Как много тракторов!»), американцы строчили в блокнотах массивными золотыми ручками. Однако их восторг заметно убавился во время долгого посещения другого, запущенного и грязного хозяйства, где они не увидели никого за работой, но выслушали ворох сбивчивых объяснений и оправданий. Семпер вспоминала: «Я не знала, куда деваться от стыда» {339} 339 Семпер (Соколова) Н.Е. Портреты и пейзажи: частные воспоминания о XX веке // Дружба народов. 1997. № 2. С. 73–115, здесь с. 109,111. .