Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

Роом советовал Солоневичу быть осторожным и внимательным, поскольку Болшево было «маленьким кусочком ГПУ». Вняв совету, последний обнаружил здесь театр, в котором гастролировали лучшие театральные коллективы СССР, еду, которая на вкус была как «манна небесная», и товары, которые покупали молодые коммунары-работники и которые за пределами коммуны можно было приобрести только за валюту в магазинах Торгсина, часто посещавшихся иностранцами. Солоневич вспоминал не без сарказма, что иногда появлялись группы людей с фотокамерами «Кодак» и биноклями, наблюдавшие за всем происходящим, как в зоопарке, — и это были как раз «знатные иностранцы». Солоневич, сам бывший тогда юнцом, вспоминал свои ночные разговоры с мальчишками-коммунарами. Предусмотрительно изъясняясь на эзоповом языке, они дали ему понять, что их привезли из костромского изолятора для малолетних преступников, где в обычае были суровые условия содержания и побои. Угроза возврата в Кострому висела над ними дамокловым мечом, о чем начальство не уставало напоминать воспитанникам: «Они сказали нам: будете честными трудящимися — останетесь». Другой «перекованный» коммунар встрял в разговор с объяснением собственного хорошего поведения, настолько же основательным, насколько и ироничным: «У нас тут такая Европа» {536} 536 Солоневич Ю.И. Повесть о 22-х несчастьях. София: Голос России, 1938. С. 50–51,142–183, цит. с. 173; о Дьюи см.: Гладыш С.Д. Дети большой беды. С. 106. .

Смерть Горького в 1936 году и его последующая канонизация в качестве выдающегося деятеля советской культуры приблизительно совпали с прекращением деятельности Болшевской коммуны и упадком когда-то экспериментально-новаторского концлагеря на Соловках. Если модель детской трудовой коммуны для перевоспитания малолетних преступников первоначально использовалась в пропагандистских целях для оправдания концлагерей с применением каторжного труда, то новый огромный рост детской беспризорности и преступности в период коллективизации привел к слиянию двух форм «перевоспитания» в середине 1930-х годов. 3 июня 1934 года в Кремле состоялось совещание на высоком уровне под председательством Ягоды по вопросам детской беспризорности, в результате которого ГУЛАГу ОГПУ и Главному управлению милиции и уголовного розыска была поручена ведущая роль в борьбе с детской беспризорностью. В 1935 году главный чекист попытался воздействовать на Сталина с тем, чтобы тот распорядился расширить «сеть закрытых учреждений НКВД для осужденных несовершеннолетних преступников». По иронии судьбы, это произошло через десять лет после того, как Ягода озвучил свою мечту — покончить с преступностью малолетних с помощью коммун ОГПУ, и именно в тот год, когда главный чекист провозгласил болшевский стиль перевоспитания образцом для всей страны на десятилетнем юбилее коммуны. Тайный лоббист преуспел: в том же году все трудовые колонии для малолетних и все центры временного содержания были переданы в ведение НКВД, который стал ответственным за судьбу 85 тыс. малолетних правонарушителей, по данным Ягоды на июнь 1935 года. По его приказу в результате операции, напоминавшей настоящую «гуманитарную катастрофу», последовавшую за выселением кулаков, 5 тыс. бездомных детей из Москвы и других городов были вывезены в Западную Сибирь, в окрестности Томска и брошены там — на голой земле, в палатках, откуда они устраивали «массовые побеги», впрочем, как и из других спецпоселений. Светлана Гладыш проанализировала, как эти два типа учреждений — детская трудовая коммуна и лагерь принудительного труда — были «спутаны» к 1934–1935 годам, т.е. еще до того, как лагерный принцип восторжествовал в период Большого террора. Весьма символично, что одним из решений, призванных стабилизировать томскую катастрофу, являлась отправка туда «выпускников» из Болшево {537} 537 См. документы, опубликованные С. Гладыш: Дети большой беды. С. 252, 254, 260, 277–289; Hagenloh P. Stalin's Police. P. 182–194 [данные о 85 тыс. малолетних преступников см. на с. 189]; Kelly С. Children's World. P. 231,235; Смыкалин А.С. Колонии и тюрьмы. С. 105–107. . Еще одним символичным жестом этого слияния было назначение в 1935 году Макаренко, теперь облаченного в форму начальника одного из подразделений Комиссариата внутренних дел, на должность старшего инспектора образования и воспитания Отдела трудовых коммун НКВД УССР {538} 538 Hillig G. Anton Semenovic Makarenko. S. 58; Гладыш С.Д. Дети большой беды. С. 249. . Наивысшим проявлением парадоксальности и даже цинизма можно считать тот факт, что Болшевская коммуна достигла апогея своей международной известности в середине 1930-х годов, повсеместно пропагандируя ту идею, что практически каждого ребенка можно перевоспитать; однако именно в это самое время советская политика начала основываться на жесткой идеологеме, что антисоветскую преступную деятельность ведут индивиды, невосприимчивые к перевоспитанию.

Персонал Болшевской коммуны пал жертвой Большого террора 1937–1938 годов; в это время стало совершенно невозможно проявлять снисходительность к малолетним преступникам, посылая их в детские коммуны ОГПУ, в частности в Болшевскую, которая в 1935 году была названа именем Ягоды и стала рассматриваться как результат деятельности Погребинского — явного сторонника тогдашнего главы НКВД. После самоубийства Погребинского, последовавшего за арестом Ягоды, судьба Болшевской коммуны была предрешена. Всего лишь за три дня кровавого 1937 года более 400 человек в коммуне были арестованы и многие из них вскоре расстреляны. В течение 1937–1938 годов все детские трудовые коммуны ОГПУ/НКВД перестали существовать как воспитательные учреждения; Болшевская коммуна была превращена в «Комбинат по производству спортивного инвентаря» {539} 539 О конце Болшевской коммуны во времена репрессий см.: Г.В. Филаретов — Молотову, 9 декабря 1938 г. // Болшево. С. 8; Полетаев П.П. Маленькая республика // Там же. С. 80; Гладыш С.Д. Дети большой беды. С. 168–172; Hillig G. Болшевская коммуна. S. 33–36. . Примерно в это же время СЛОН потерял свой статус образцового учреждения инновационного типа. В конце 1930-х годов слабых и больных заключенных перевели в другие учреждения принудительного труда, причем многие из них умерли в дороге, а Соловецкий лагерь был включен в общую сеть ГУЛАГа {540} 540 Robson R.R. Solovki. P. 245. . Таким образом, оказалось, что наиболее долгосрочные последствия имел вклад Горького в идеологической сфере, а не в институциональной.

Годы сталинского «великого перелома» (1928–1931) явились также и кульминацией двух решительных кампаний, которые оставили глубокий отпечаток на советской культурной дипломатии. Индустриализация требовала принудительной невероятной мобилизации для перевыполнения плана; неистовство идеологических столкновений, происходивших под общим лозунгом «большевизации» и «пролетаризации», превратило наиболее радикальные и воинственные крайности культурной революции 1920-х годов в новый мейнстрим. Эти две революционные кампании порой противоречили друг другу и по-разному влияли на прием иностранцев в СССР. Новый подъем значимости экономических соображений в деле государственного строительства привел к резкому росту влияния «Интуриста», ставшего основной организацией в сфере иностранного туризма, дававшей привилегии иностранцам как источнику ценной валюты. В то же время ВОКС боролся за то, чтобы избежать позорного пятна работы исключительно с буржуазными интеллектуалами в области культуры, отчасти находя выход в применении метода воинственных кампаний под лозунгами культурной пропаганды, мобилизованной для достижения актуальных политических целей. ВОКС и «Интурист» превратились в жестких конкурентов. Но в их столь различных подходах к проблемам эпохи «великого перелома» они проявили невиданные ранее настойчивость и утилитаризм: ВОКС теперь подчеркнуто активно занимался мобилизацией интеллигенции и дома, и за границей, а его конкурент не менее рьяно зарабатывал средства для выполнения государственной задачи построения социализма.