Петр Балаев - Анти-Стариков-2. Правда о русской революции. От Февраля до Октября. Гадит ли англичанка в России?

Хотя, нужно отдать должное, тупицы были элементом малочисленным. Но в глаза бросались. Было видно, что успешная сдача ими вступительных экзаменов – вмешательство потусторонних сверхъестественных сил.

А вот цинизма это будущим советским медикам добавляло. Кое-что в «обществе равных возможностей» мы понимать начинали.

Поэтому, я – за ЕГЭ. Хотя уже личного интереса нет, сын школу закончил. И никого этот экзамен не отупляет. Экзамен сам по себе может отупить только уже тупого. Отупляет учебный процесс, которым занимаются преподаватели, которых штамповали последние 20 лет наши рыночные ВУЗы.

Оцените ситуацию: 20 лет наши университеты занимались чуть ли не торговлей дипломами, навыпускали липовых юристов, экономистов и педагогов. А теперь, когда в эти ВУЗы поперла молодежь, подготовленная липовыми педагогами, они начали на ЕГЭ всё валить. Красавцы!

Но учили во Владивостокском мединституте – ну даже не знаю, что сказать плохого. Я вообще не помню плохих преподавателей. Студенты некоторых преподов любили, некоторых нет, но я честно стараюсь вспомнить, кто из них мне не нравился, кто подличал – не могу вспомнить. Вот не отложилось в памяти. Работали они с нами самоотверженно, с полной отдачей.

Конечно, не все студенты были равны по уровню. Многое на первом курсе значила школьная подготовка. Удивительно, но студенты из сельских школ не всегда уступали городским. Далеко не всегда. Бывало нередко и наоборот. В меня Хорольская школа заложила такой фундамент, что я на некоторых предметах просто дурковал откровенно. Особенно издевался над преподавателем органической химии. Бедная Алла Аркадьевна! Эта химия у нас шла первый семестр, и сдавали ее на первой сессии. У меня на всех семинарах – двойки. За все контрольные – двойки. Ни одной положительной оценки за весь семестр. Алла Аркадьевна уже мне на контрольных даже самые легкие тесты выбирала (ага, угадайки у нас применялись, как в ЕГЭ), бесполезно – 2! К итоговому зачету я выглядел в её глазах олигофреном. Она реально не могла ничего понять. Оставляла несколько раз меня дополнительно заниматься, разжевывала мне тему, после тест – неуд.

На зачете – ноль полный. Мне она его поставила просто из интереса, сопроводив словами: «Балаев, я зачет Вам ставлю, но это не поможет. Экзамен не сдадите все равно. Наверно, вы не способны у нас учиться».

Сдал я экзамен на «хорошо». Просто за три дня сам этот курс проштудировал. Всякие бензольные цепи и прочую хрень углеродную я со школы научился запоминать влёт. А весь семестр не учил химию просто из прикола.

У Аллы Аркадьевны едва инфаркт не случился, когда она слышала мой ответ на экзамене заведующему кафедрой. «Хорошо» мне поставили только из-за того, что весь семестр были двойки. Когда я вышел из аудитории с зачеткой, она выбежала за мной и стала лупить меня журналом по голове с криками: «Негодяй! Ты специально!» Взрослая женщина, лет под 50… Как дурочка…

Потом я и преподавателю гистологии такую же нервотрепку устроил.

Это я к чему. Не были наши наставниками бездушными автоматами. Шанс студенту всегда давали. Замечательные люди.

Единственное, что доставало реально – общественные науки. Шутили, что мы получаем в институте специальность – теоретик научного коммунизма с медицинским уклоном. И закладывали такой учебной программой стойкое отвращение к марксизму-ленинизму.

А экзамены за последний семестр 4-го курса я сдавать не стал. Забрал документы. Мысли о целесообразности прекратить дальнейшее медицинское образование меня еще на 3-м курсе посещать стали, просто год по инерции протянул. Дело в том, что я с первого курса начал якшаться со старшекурсниками, они заканчивали институт, через год возвращались за получением диплома (диплом в меде выдавали после прохождения года интернатуры), смотрел я на них, слушал и… Светила мне после окончания ВУЗа зарплата интерна в 117 рэ без права подработки. Потом чуть больше, лет через пять, когда стаж набежит, аж сотни полторы можно заколачивать. Ну, если подработки прибавить к обязательным бесплатным суточным дежурствам – до 180. Что-то меня каторга за копейки не очень привлекала. За постоянный рак мозга в виде ночных кошмаров на тему «не то лечение назначил!» – такие гроши?!

Нет, конечно, если бы родители могли помогать первое время, пока на ноги не встанешь, то терпимо. Но, как я уже писал, нас у матери трое было, а я – старший.

Зарплата – не единственный фактор. К нему еще и дополнение было – крайне «творческая» работа. Очень крайне. Перспективой блистала мне, блата и родственников влиятельных не имевшему, да с брезгливостью воспринимавшему идею стать активнейшим общественным деятелем, чтобы пробиться в ординатуру, районная больничка. Плюс в этом был – квартиру можно быстро получить. Но и всё. На голый доход врача в этой квартире долго стояла бы железная кровать с больничного склада. Либо – кредит, и жизнь на совсем крохи от зарплаты.

И даже не это главное. Ради интересной профессии можно все вытерпеть. Только вот никакого интереса в резанье до пенсии фурункулов, аппендицитов и грыж я не видел. Амбиции творца, иттить твою за ногу!

Дело в том, что советская медицина развивалась по принципу выноса сложных операций из низовых больниц – в учреждения центров краев и областей. Хорошо это или плохо – судить не берусь. Но только уже резекция желудка для хирурга сельской районной больницы была операцией запретной, ее полагалось делать мастерам скальпеля и пинцета краевого центра. Можно было, конечно, со временем проявить себя настойчивым и упорным, попытаться перелезть из села в город, там уже делать сложные и интересные операции, только квартиры врачам в городах давали… ну, лет через 20 стояния в очереди давали.

И все выпускники мединститута, с которыми я общался, разговор на тему: «Как живется тебе, молодой красивый доктор?» – начинали со слов о том, что только идиот мог поступить в этот ларёк (мы свой институт ларьком называли, потому что в нем все, как продавцы ларьков, в белых халатах ходили), но не бросить и закончить его мог только законченный идиот.

Вот я и рассудил, что если мне все равно светит сельская жизнь, то лучше уж я буду хоть зарабатывать по-человечески. Тем более что есть специальность похожая – ветеринарный врач, и интересного в ней не меньше.

Перевелся на третий курс Приморского сельскохозяйственного института, там доедал быстренько разницу в предметах, после 3-го курса отслужил 2 года срочной, вернулся доучиваться.

Еще во время службы получил наглядное представление о «дружбе народов СССР».

После 4-го курса сельскохозяйственного института началась у нас 9-месячная производственная практика. Я проходил её в 1989 году в должности ветеринарного врача Ленинского отделения совхоза «Хорольский».