Петр Балаев - Анти-Стариков-2. Правда о русской революции. От Февраля до Октября. Гадит ли англичанка в России?

Знаете, что особенно «умиляет»? Они, как показатель успешного развития Бантустана, приводят сведения о темпах строительства железных дорог! Особенно наглядно это «умиление» смотрится, когда читаешь у Ленина в «Империализме как высшей стадии капитализма», какими темпами строили колониальные державы железные дороги в других своих Бантустанах.

Но Ленина не читает Президент. Ему Столыпин роднее и ближе. Тем более что там и читать почти нечего, кроме речей пафосных.

Если бы новорожденные из бардака 90-х русские экономисты имели хоть грамм ума экономического, то осознавали бы «величие» Александра Третьего, который своё царство вверг во французскую кредитную кабалу, и не вякали бы о лишении России плодов победы в 1917 году, потому что «Финансовый капитал – такая крупная, можно сказать, решающая сила во всех экономических и во всех международных отношениях, что он способен подчинять себе и в действительности подчиняет даже государства, пользующиеся полнейшей политической независимостью…» (В. И. Ленин).

Какие «плоды» и «Проливы» к чертям собачьим, если у вас половина даже банковского капитала находится под контролем «союзников»? А промышленность… У вас даже нефть добывал на Каспии – кто?

Трагедия России еще и в том заключалась, что правящая элита, эта романовско-помещичья свора, мнила себя не тем, кем они были в реальности, им чесотка великодержавная не давала себя адекватно идентифицировать в окружающем мире. Поэтому Николай Второй и затянул войну, придержав запасы снарядов на складах в 1915 году, он хотел вырвать у своих союзников, которые были фактическими хозяевами России, условия послевоенного раздела мира. Чем и подписал самодержавию приговор. Потому что русские рабочие и крестьяне жили в Бантустане, но папуасами не были. И у них лидер был к тому же адекватный, который писал без всякой двусмысленности: «Горстка богатых стран – их всего четыре, если говорить о самостоятельном и действительно гигантски-крупном, «современном» богатстве: Англия, Франция, Соединенные Штаты и Германия – эта горстка развила монополии в необъятных размерах, получает сверхприбыль в количестве сотен миллионов, если не миллиардов, «едет на спине» сотен и сотен миллионов населения других стран, борется между собой за дележ особенно роскошной, особенно жирной, особенно спокойной добычи».

И той, живущей в книгах Мединского, «великой державы» рядом не стояло в этом перечне. Даже после того, как самодержавие получило по рукам и зубам в 1905 году от своих будущих «соратников» по борьбе с германским империализмом, попытавшись заиметь колонии в Китае и Корее – ничего оно не поняло. Бантустану колонии не положены! Тем более – Проливы.

А Владимир Ильич не был бы Ульяновым-Лениным, а Троцким, если бы не был русским патриотом, и не верил в народ, сыном которого являлся. Да-да, никогда Ильич в пьяном виде не размахивал надкусанным огурцом и стаканом с самогоном, брызгая им на косоворотку, под песни о том, что русские Трою основали и, вообще, в банях моются… Для него себя называть на каждом углу русским или патриотом был такой же идиотизм, как бегать по улицам и тыкать в себя пальцем, выкрикивая в лицо прохожим: «Я – человек!» А то и так не видно, что у тебя нет перьев, а вместо крыльев – руки. Ясно же – не птица. Если только не попугай…

В последние годы у нас «проснулось» национальное самосознание. Точнее, в стремительно превращающейся снова в Бантустан стране, в мозгах некоторых политически активных граждан опять проросла плесень почти засохшего на корню славянофильства. Сплели новые лапти и сварили свежие щи. Естественно, я не такой идиот, что бы от любви к славянству отрекаться. Только в славянофильстве, как в течении политическом и философско-историческом, от этой любви ни хрена нет. «Россия – родина слонов» – в этом всё славянофильство. Оборотная сторона обезьяньего западничества. Это как мировоззрение у чукч, впервые встретивших белого человека: чукча – это и есть человек. Так и переводится: чукча – люди. И в тоже время – белый царь – о-го-го, какой могучий! Только чукчи присмотрелись внимательней и быстро определились. Историку Ключевскому стоило бы в стойбище пожить, оленей попасти, на китов поохотиться, что бы научиться у талантливого северного народа адекватному восприятию реальности. Тогда он не стал бы считать Петра Первого злодеем, спихнувшим Русь с ее исконного пути. Даже Ломоносова записали в славянофилы! Сына крестьянского, который учился науке на Западе, женился на немке, и науку западную принес в Россию. Не с немцами в русской науке Ломоносов, кстати, всю жизнь воевал. А с шарлатанами из неметчины, которых некоторые обезьяны за ученых принимали.

Петра Первого вернее всех оценивал И. В. Сталин: с одной стороны реформатор, при котором страна совершила настоящий прорыв, с другой – чрезмерное увлечение иностранным. Слишком много гостей из-за границы влилось в русское общество.

Но засилье кукуевской братии фатальным не было. Переварились бы они у нас. Если бы наследники у царя были соответствующими полученному наследству. А наследство это они благополучно профукали. Остался от Петра только эмбрион русской промышленности, который развивался как плод в матке матери-алкоголички. Родился недоношенным, тупым и уродливым.

Но, благо, хоть враги окружали нашу страну, поэтому требовались заводы для производства фузей и пушек, да фабрики для изготовления ситцевых гимнастерок и шинелей суконных. А жили бы в мирном обществе, так на производстве деревянных ложек и остановилось бы русское предпринимательство.

И как всякая милитаризованная промышленность, и даже не как всякая, а по-русски – с размахом, имела одну характерную черту – суперконцентрацию. Да еще и в столице! Самый крупный промышленный район – Петербургский.

Плюс к этому – почти поголовно разоренное крестьянство, которое только в умах противостоящей Владимиру Ильичу части социал-демократов представлялось буржуазным классом. Вот на союз самого передового в мире, хоть и немногочисленного, рабочего класса, как продукта суперконцентрированной промышленности, и русского крестьянства Ленин и сделал ставку, как настоящий марксист, который видел вещи такими, какие они есть, а не в «теоретическом плане»: «Во всей Западной Европе, – пишет Мартов, – крестьянские массы считают годными к союзу (с пролетариатом) лишь по мере того, как они знакомятся с тяжелыми последствиями капиталистического переворота в земледелии; в России же нарисовали себе картину объединения численно слабого пролетариата с то миллионами крестьян, которые еще не испытали или почти не испытали «воспитательного» действия капитализма и потому не были еще в школе капиталистической буржуазии». Это не обмолвка у Мартова. Это – центральный пункт всех воззрений меньшевизма. Этими идеями насквозь пропитана оппортунистическая история русской революции, выходящая в России под редакцией Потресова, Мартова и Маслова («Общественное движение в России в начале XX века»). Меньшевик Маслов выразил эти идеи еще рельефнее, сказав в итоговой статье этого «труда»: «Диктатура пролетариата и крестьянства противоречила бы всему ходу хозяйственного развития». Именно здесь надо искать корни разногласий большевизма и меньшевизма». (В. И. Ленин)