Роман Газенко - Идеальный шторм. Технология разрушения государства

Ещё хуже обстояли дела с новоприобретённой военноморской базой – Порт-Артуром. Он оказался приговорён задолго до поражения России в войне с Японией. Львиная доля выделяемых казной средств – 30 миллионов золотых рублей – на его обустройство Сергеем Витте была перенаправлена на нужды международного коммерческого порта Дальний.

Порт-Артур должен был по проекту быть оборудован фортификационными сооружениями, выдерживающими удар 11-дюймового артиллерийского калибра. Но Витте распорядился уполовинить смету в расчёте на калибр 6 дюймов, а сэкономленные средства направил на отделку мрамором лютеранского собора в Дальнем, чтобы экипажи германских и скандинавских торговых судов могли в комфорте помолиться.

Новая китайская стена: Россия против Японии, Англии, США, Германии и Франции.

Карикатура из журнала Puck.

Такое «русское» гостеприимство обернулось тем, что Порт-Артур накануне Русско-японской войны остался с недостроенными и недооборудованными фортами. Зато в Дальнем, который русские моряки окрестили «Лишним», Витте снарядил собственную торговую флотилию из более чем шестидесяти пароходов и барж, которая, кстати, стала впоследствии лакомым трофеем японцев.

Витте не особо волновало, что, по сути, порт Дальний без надежного прикрытия военно-морской базы в Порт-Артуре в назревающей схватке с Японией был обречён. Он изначально был морскими тихоокеанскими воротами, но не для России, а для участвующих в колониальном дележе китайского рынка западных держав. И оказался очень выгоден опоздавшим к этому разделу Соединённым Штатам Америки. В 1900 году американские инвестиции в промышленность Китая, в частности, в Манчжурию, достигли 17,5 млн. долларов. Маньчжурский рынок поглощал 80–90 % всех вывозимых из США хлопчатобумажных тканей. Не надо обладать особым даром предвидения, чтобы понять, как к этому отнесутся отечественные промышленники, в частности, производитель всемирно известных ситцевых тканей Савва Морозов, владелец знаменитой Трёхгорной мануфактуры. Той самой, рабочие которой возвели на Пресне первые баррикады так называемой «первой русской революции» 1905 года, аккурат после поражения в войне с Японией.

Что же делает в этой ситуации фактический виновник войны и последовавшего бунта? Сергей Витте руководит подавлением революции. Он организует «экзекуционные поезда». 11 марта 1906 года в письме на имя министра внутренних дел Дурново он высказывается прямо:

«Для вящего устрашения лиц, стремящихся посеять смуту, Совет министров признал полезным ныне же сформировать на главнейших узловых станциях особые экзекуционные поезда с воинскими отрядами, которые в случае надобности могли бы своевременно быть отправлены на линию для водворения порядка».

В нескольких губерниях сформированные Витте карательные части открывают по протестующим огонь. Характерно, что это происходит по инициативе человека, который фактически подводит выгодный Западу либеральный итог первого этапа Русской революции. Ведь именно Витте – автор знаменитого Манифеста 17 октября, который вводит в России режим конституционной монархии, с надеждой затем превратить страну в безвольную «парламентскую республику», какой была перед своей естественной смертью Речь Посполитая, а также «дарует» населению основные гражданские свободы, главной из которых – упразднением цензуры – начинают активно пользоваться подрывные элементы всех возможных мастей.

Созданные Витте экономические и политические условия для дальнейшего разрушения Российского государства – неотъемлемая часть «идеального шторма».

Чем в представлении обывателя является революция? Для постсоветского человека концепт революции связан, прежде всего, с образами Великой Французской революции 1789 года, с грандиозными движениями народных масс, толпами, штурмующими центры власти, открытой конфронтацией политических акторов, взятием условной «бастилии», «банков и телеграфа», расправой над угнетателями и торжеством справедливости, мифология которой была сначала распространена пропагандой на «Октябрьскую социалистическую революцию» 1917 года, а позже, подспудно, и вовсе на всякие революционные события.

Рассматривая же первые этапы комплекса революционных событий 1899–1923 гг., мы не находим подтверждения своим ожиданиям, питаемым еще советскими мифологемами. Например, зададимся вопросом, кто был основным актором событий так называемой «Первой русской революции» 1904–1907 гг.? Возможно, следуя за некогда модным трендом, следует рассматривать революцию 1904–1907 гг. как революцию интеллигенции? Действительно, большинство поддержавших революцию партий и общественных объединений (например, Союз союзов Милюкова) были, преимущественно интеллигентскими. Однако на тот момент они не обладали значительным социальным ресурсом.

Возможно, следует зайти со стороны сюжета пролетарского движения, следуя советской традиции? Но о каком пролетарском движении может идти речь, когда, в сущности, никакого пролетариата, достаточно мощного, чтобы стать основным движителем революционных событий, на тот момент не существует. На тот момент это чуть более 3 % населения, компактно проживающего в крупных городских центрах.

Возможно, оставаясь в этом же мейнстриме, следует обратиться к сюжету крестьянства? Действительно, со стороны этот вариант может показаться достаточно жизнеспособным – крестьянство составляло около 80 % населения страны, да и уже не вызывает споров, что крестьянское движение крепло и нарастало. Однако крестьянская «акция» не имела политических лозунгов. Преимущественно, крестьянское движение представляло собой порубку леса (например, помещичьего).

И.Е. Репин.

Портрет В.К. Плеве.

Тогда что же нам остается? Чтобы понять, в чем было дело, обратимся непосредственно к назревающим революционным событиям. В 1904 году эсеры убили нелюбимого многими министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве.

Пришедший ему на смену кн. Петр Дмитриевич Святополк-Мирский объявляет о «конце эпохи» и наступлении новой «эры доверия к обществу». Новый министр санкционирует созыв Земского съезда, ослабляет цензуру. Как следствие, уже созревшее на тот момент общество начинает дышать радикальными изменениями, начинает ожидать от властей все большего, большего, чем власть способна была дать. Но такое открытие шлюзов, чтобы «выпустить пар» вовсе не способствовало спаду напряжения. Напротив, общество еще сильнее радикализируется, исчезает понимание четких правил политической игры «никто не видит краев». Как следствие, происходят революционные события 1905 года, встреченные полной неопределенностью.