Ольга Агеева - Императрица Всероссийская Анна Иоанновна

Митава.

С приездом в Прибалтику обеспеченная жизнь русской царевны закончилась. Доходы с вдовьего домена были ничтожно малы, а герцогский замок в Митаве разорен. Поэтому в первое время Анне вообще пришлось жить в мещанском доме. Спасением становились суммы, иногда поступавшие из России. Их вымаливала слезными прошениями сама Анна. Для этого она регулярно направляла письма к «дядюшке-царю», «тетушке-царице» Екатерине Алексеевне, ставшей ее заступницей, к близким престолу светлейшему князю Меншикову и другим лицам. В письмах она жаловалась на свои повседневные нужды, на постоянные «доимки», которые следовало платить, и прочие невзгоды. «Вам, матушка моя, – писала Анна к царице Екатерине Алексеевне в 1719 году, – известна, что у меня ничево нет, кроме што с воли вашей написаны штофы, а ежели к чему случей позавет, и я не имею нарочитых алмазов, ни кружев, ни полотен, не платья нарочетава… а деревенскими доходами насилу я магу дом и стол свой в гот содержать…». В результате Петербург постоянно занимался отправлением герцогине денег на одежду, «ювели», еду и прочее. Все решения об этих тратах принимал лично царь Пётр Алексеевич, ставивший резолюции на челобитных крестницы – «быть по сему», или же полагавший, что траты не нужны.

Впрочем, униженное выпрашивание денег не может заслонить того, что огромная переписка Анны – более 300 писем! – имела и иную цель. Она постоянно напоминала адресатам о пребывающей в глухом балтийском углу митавской царевне и делала ее причастной к жизни царского дома.

В первые годы Анна тосковала по прежней жизни и в 1716 и 1718 годах даже приезжала в Россию. Затем настроения герцогини изменились, и она уже не желала покидать место своей «службы». Ситуацию усугубил конфликт с матерью Прасковьей Фёдоровной, отношение которой к Анне и раньше не было добрым в отличие от любимой дочери Екатерины, именуемой в письмах «Катюшкой-свет». Веской причиной недовольства была личная жизнь Анны. В Митаве страдающая от одиночества и неустроенности царевна сошлась с опытным, блудливым Бестужевым, который был старше ее на 19 лет. Этот «срамной» альянс вызывал возмущение праведной царицы, и она безуспешно пыталась удалить от дочери ее любезного друга, отправив в Курляндию брата Василия Салтыкова.

В последние годы жизни царицы отношения матери и дочери испортились окончательно. И в Митаву то летели письма «с гневом» и требованием признать себя виновной, то переставали идти вовсе. Только благодаря заступничеству Екатерины I, которую Анна именовала «государыней тетушкой», «матушкой-царицей», «матушкой моей», Прасковья пошла на попятную и объявила дочери прощение. «Слышала я от моей вселюбезной невестушки, государыни императрицы Екатерины Алексеевны, – писала она, – что ты в великом сумнении якобы под запрещением или, тако реши, проклятием от меня пребываешь, и в том ныне не сумневайся: все для… государыни невестушки отпущаю вам и прощаю во всем…». В октябре 1723 года царица Прасковья Фёдоровна умерла. В Петербурге прошли пышные, на европейский манер, похороны. Вдова царя Ивана Алексеевича нашла место последнего упокоения в Александро-Невском монастыре. Анны на погребении не было.

Мориц Саксонский. Художник М. К. де ла Тур.

Жалкое материальное положение, небольшой двор и скудная казна подталкивали митавскую затворницу к мысли о вторичном замужестве. На союз с курляндской вдовой в разные годы претендовали ландграф Гессен-Гомбургский, принц Ангальт-Цербский, саксонский генерал-фельдмаршал граф Флеминг, племянник прусского короля граф Карл Бранденбургский. Последний был наиболее успешным, с ним в 1718 году был даже подписан брачный договор. Однако раз за разом все шло прахом и разбивалось о политический расчет Петербурга. К тому же новый союз должен был устраивать все заинтересованные стороны. А это, кроме России, были, в первую очередь, Польша, Пруссия и курляндское дворянство. Нарушение интереса какой-либо стороны было чревато серьезным конфликтом. Так, настоящую бурю в курляндском «уезде», получившую наименование «курляндский кризис», вызвало в 1726 году сватовство самого привлекательного среди женихов графа Морица Саксонского.

Екатерина I. Художник Ж. М. Натье.

Незаконнорожденный сын польского короля Августа II стремился упрочить свое положение. Появившись в Курляндии, Мориц добился поддержки местного дворянства, был избран в герцоги и получил согласие на брак у Анны. Требовалась самая малость – одобрение Петербурга, где на троне уже была благожелательная Екатерина I. И тут все перевернулось. Русский двор не собирался терять своего влияния в Курляндии, усиливая позиции Польши. В Митаву спешно отправился князь Меншиков, неожиданно сам пожелавший занять место герцога Курляндского и Семигальского. Первая же встреча Анны и светлейшего князя Александра Даниловича разбила хрустальную мечту вдовы, и она стушевалась. Однако и Меншиков потерпел сокрушительное поражение на выборах на дворянском собрании-сейме. После этого русские отряды развернули в Курляндии настоящую охоту за удачливым графом Морицем, сопровождавшуюся перестрелками и погонями. В итоге бравый жених, бросив ворох дамских писем, счастливо бежал за границу, где во Франции его ждала блестящая военная карьера фельдмаршала и европейская слава военачальника.

В Курляндии же все вернулось на круги своя, и оставшаяся у разбитого корыта Анна Иоанновна продолжила зорко следить за стремительными изменениями при русском дворе. Как опытный политик она чутко улавливала падения одних персон и взлеты других. Менялись и сами лица на троне. Еще недавно, всего два года назад, она отправляла своего камер-юнкера молодого Эрнста Бирона приносить поздравление с восшествием на престол матушке-Екатерине, и вот теперь, в мае 1727 года, корона оказалась на голове внука царя-дядюшки – юного Петра II. При нем сначала в фаворе был Меншиков, а затем обрели силу Долгоруковы и Голицыны с неизменным мастером интриги А. И. Остерманом. И, конечно же, со всеми этими персонами требовалось поддерживать переписку, напоминая о себе и своих нуждах.

Пётр II.

Впрочем, иногда Анна показывала и характер. В 1727 году Меншиков, раздраженный своей митавской неудачей, отозвал Бестужева-Рюмина в Россию. И тогда вослед старику, к которому Анна привыкла, в Петербург полетели прошения. В 26 письмах за июнь – октябрь, отправленных к самым разным чинам, Анна просила и требовала вернуть обер-гофмейстера, без которого дела «станут». В Петербурге же было не до нее, там шла очередная смена фаворитов и пал всесильный Меншиков. А затем поток посланий Анны прекратился. Осенью 1727 года рядом с вдовой появился новый фаворит – взошла звезда Эрнста Иоганна Бирона. С этого времени «кредит» Бестужева при герцогине был потерян, и старик отошел в сторону.