Анатолий Левандовский - Потомок Микеланджело

На церемонии присутствовала императорская фамилия Габсбургов в полном составе. Согласно этикету, в заранее установленных местах разместились придворные, дипломатический корпус, сановники и военачальники высших рангов.

Присутствовало высшее католическое духовенство в своем парадном облачении.

Разумеется, присутствовала невеста, окруженная своими фрейлинами.

Не было только… жениха.

Восемнадцатилетняя эрцгерцогиня, тщательно пудрившая свое заплаканное личико, никогда в жизни не видевшая Наполеона, не увидела его и в день свадьбы.

Великий властелин, не так давно болтавшийся в Вене несколько месяцев, не счел возможным снова отправиться в этот город ради собственной женитьбы. Теперь он старался показать этим зазнавшимся Габсбургам, что лишь снисходит до них и что было бы слишком много чести ему лично являться на их торжество.

Вместо себя он послал маршала Бертье, который должен был изображать жениха.

Строго говоря, в ходе церемонии личность жениха «раздвоилась»: одной половиной остался маршал Бертье, как уполномоченный великого императора, другой — стал брат новобрачной, эрцгерцог Карл, который подвел ее к алтарю и стоял с ней рядом во время совершения обряда…

Наполеон встретил императрицу в Компьене. Здесь новобрачные впервые в жизни увидели друг друга.

Впрочем, Мария-Луиза вполне оправдала надежды Наполеона. В положенный срок она принесла ему наследника, который будет наречен королем римским, а позднее — никогда не царствовавшим Наполеоном II.

В каждом рисунке любого мастера важен последний штрих.

Вот уже все закончено, произведение поражает своей ясностью, выразительностью, его можно отправлять на выставку, но…

Проходит день, месяц, а иной раз и год, прежде чем художник наконец сделает последний штрих и скажет: «Теперь все».

Наполеон в принципе давно поставил крест на Фуше. Раньше, чем на Талейране. Но Талейрана он отстранил от дел в январе 1809 года, а Фуше терпел на посту министра еще почти восемнадцать месяцев. Император уже прекрасно знал и о его сговоре с Талейраном, и о заигрываниях с эмигрантами, и о противостоянии австрийскому браку, и о снисходительности к заговорщикам; уже почти год, как подготовил ему замену в лице Савари; уже отстранил его от всех важных дел, передав их Дюбуа и Паскье; и все же терпел. Терпел до июня 1810 года.

Последним штрихом, завершившим картину «художеств» Фуше, оказалось известие, которое Наполеон получил случайно и как бы мимоходом.

Совершая брачное турне с молодой супругой, император прибыл в Голландию. Во время торжественного приема, устроенного его братом, королем голландским Луи, тот упомянул как о чем-то общеизвестном — о переговорах, которые ведутся с Англией. Наполеон насторожился: никаких переговоров подобного рода он не вел и не собирался вести. Вникнув в это дело поглубже, используя данные своей разведки, он узнал потрясающие вещи: его министр полиции, ограниченный во внутренней деятельности, на свой страх и риск занялся иностранными делами. Зная, насколько в определенных кругах недовольны континентальной блокадой, как предприниматели и торговцы жаждут мира с Англией, он, минуя властителя, стал прощупывать — и довольно успешно — возможность мирных переговоров…

Наполеон был взбешен.

Выяснив, что главным агентом Фуше в этом деле являлся темный делец Уврар, и без того бывший на подозрении Наполеона, он приказал Савари немедленно арестовать эту креатуру Фуше, а затем вызвал и самого Фуше.

По выражению лица повелителя министр сразу понял, что дело дрянь.

Однако, по обыкновению, Наполеон не сразу приступил к главному.

Он начал с того, что стал расспрашивать Фуше о деятельности тайных обществ.

Министр полиции приободрился.

— Тайных обществ больше не существует, сир. Филадельфы окончательно разгромлены. Их вожаки прочно упрятаны за решетку. Их главный организатор, Уде, уничтожен.

— Вашими стараниями, Фуше? — язвительно спросил император.

— Так точно, ваше величество, — и глазом не моргнув, отрапортовал герцог Отрантский.

Наполеон долго и пристально смотрел на него. Потом вдруг спросил:

— А как обстоит дело с переговорами?

— С какими переговорами, сир? — удивился Фуше.

— Я имею в виду переговоры с Англией.

— Об этом спросите вашего министра иностранных дел! — нагло ответил Фуше.

— А может быть, лучше спросить вашего агента Уврара? — продолжал гвоздить император.

— Не имею чести знать такового, — чуть дрогнувшим голосом ответил Фуше.

Наполеон собирался было впасть в ярость, но вместо этого рассмеялся. Уж больно комичной была ситуация!

— Стало быть, вы не знаете Уврара и никак не связаны с ним?

— Абсолютно, сир.

— Но Уврар арестован и во всем признался…

На это Фуше ничего не ответил.

И тогда властелин, вместо того чтобы крикнуть: «Вон отсюда, мерзавец!» — тихо сказал:

— Идите, Фуше. Вам сообщат о моей воле.

Властелину было грустно.

На следующий день он созвал Государственный совет.

К своему изумлению, был приглашен даже князь Беневентский, которого давно уже никуда не приглашали.

Император обвел взглядом своих советников и задал им один-единственный вопрос:

— Что вы думаете, господа, о министре, который, злоупотребляя своим положением, без ведома своего государя вступает в дипломатические переговоры с иностранными державами на основе им самим установленных условий и компрометирует политику своей страны? Какому наказанию по закону он подлежит?

Все молчали, сокрушенно покачивая головами.

Талейран, расплывшийся в широчайшей улыбке, сказал тихо, но так, чтобы все расслышали:

— Несомненно, Фуше очень виноват, и его следует заменить на посту министра. — Затем, чуть помолчав, добавил: — Однако для замены Фуше я не вижу никого, кроме герцога Отрантского…

Шутка Талейрана не вызвала смеха.

Император даже не взглянул в его сторону.

Для него вопрос был решен еще до того, как он созвал это совещание.

Министром полиции стал начальник жандармов Савари, он же герцог Ровиго, «цепной пес императора», как величали его за глаза.

Когда Савари явился в канцелярию министерства полиции, чтобы принять дела, он был приятно удивлен.

По правде говоря, он всячески оттягивал этот визит. Он ожидал встретить весьма холодный прием, чтобы не сказать больше. Да и как могло быть иначе, если приходилось иметь дело с человеком, десять лет находившимся у кормила правления и вдруг попавшим в опалу?

Однако все обернулось иначе.

Герцог Отрантский принял его с исключительной любезностью. Он жаловался, что страшно устал, клялся, что только и мечтает о долгожданном отдыхе, и бурно восхищался тем, что наследником его станет такой замечательный человек, как герцог Ровиго.