Майкл Грант - Нерон. Владыка Земного Ада

Безоговорочное признание необходимости такого поведения появляется в его позднем трактате «О гневе», в котором он цитирует замечание старого придворного о том, что тот выжил, снося побои и вознося благодарности за них.

Другими словами, если сотрудничающий с режимом в состоянии принести пользу, оставаясь на своем посту, следует реалистично понимать, что его возможности в этом направлении чрезвычайно ограниченны. В другую эпоху Томас Уортон (Warton) писал:

Содом не может быть исправлен святым папой!

Перспектива исправить Нерона была в равной степени необнадеживающей. Сенека в своем произведении «О благодеяниях» довольно многозначительно замечает, говоря о деспотизме вообще, что если тиран желает артистов и шлюх и такие дары смогут смягчить его ярость, то он с готовностью предоставит их ему.

Сенека, несмотря на такие мрачные размышления, верил, что есть смысл играть такую недостойную роль. Такого же мнения придерживался и историк Тацит. В отличие от многих поздних критиков он выносит благосклонный вердикт попыткам Сенеки. Он полагал, что в удручающе трудных условиях этих опасных имперских режимов позиция Сенеки была правильной. Тесть самого Тацита Агрикола, которым он восхищался, сыграл гораздо более соглашательскую роль при гораздо более тираничном Домициане (81-96 гг.), – и, следовательно, историку казалось, что упрямая, но ненавязчивая настойчивость Сенеки без многочисленных иллюзий и даже надежд в равной степени заслуживает похвалы. В одном из своих писем к другу Луцилию Младшему из Помпей Сенека предлагал держаться как можно дальше от скользких мест, мотивируя тем, что даже на твердой земле мы стоим не слишком устойчиво. А в своем последнем письме он добавляет, что самые удачливые люди, как правило, самые несчастные.

Итак, Сенека показал, насколько далеко он готов зайти с Нероном. Более того, возможно, в это же время он выказал еще большую готовность забавлять молодой и циничный двор. Это подчеркивается опубликованием его беспощадной пародии, как в прозе, так и в стихах, на смерть Клавдия. Она известна под названием «Отыквление Божественного Клавдия», что, по словам Диона Кассия, было издевательской насмешкой над его обожествлением (Apotheosis).

Это произведение обычно относят приблизительно к 54-55 годам, сразу же после восшествия на престол Нерона, но эта дата, вероятно, неверна, поскольку, хотя Агриппина и была, по-видимому, причастна к смерти Клавдия, ее все-таки сделали жрицей культа нового бога. Поэтому едва ли было осмотрительно для человека в положении Сенеки высмеивать обожествленного императора столь оскорбительно, в то время когда Агриппина находилась на высоте власти или пока она вообще была жива. Эта литературная попытка проливает неординарный свет на переменчивость взглядов ее автора, ибо в ней Август фигурирует в качестве одного из самых ярых обличителей Клавдия. Это далекий отголосок 54-55 годов – времени, когда официальные монеты изображали Божественного Августа (Divus Augustus) и Божественного Клавдия (Divus Claudius) едущими вместе в церемониальной колеснице с впряженными в нее слонами. Мы узнаем из «Панегириков» Плиния Младшего, что Нерон считал обожествление Клавдия шуткой, и именно теперь, когда жрица Божественного Клавдия устранена с пути, эта насмешка стала известна.

Для Нерона устранение Агриппины в основном означало, что теперь он мог, не ощущая больше давления с ее стороны и раздражения от ее неодобрения, погрузиться в деятельность, которую она презирала, а он любил больше всего на свете: пение, лицедейство и гонки на колесницах.

В начале своего правления Нерон вошел в общество танцовщиков, или пантомимов (pantomimi). Эти лицедеи, чья профессия и искусство берет Свое начало со времен Августа, были красивыми, атлетически сложенными молодыми людьми, которые танцевали и исполняли роли в пантомимах, одетые в яркие, расшитые золотом туники, алые плащи, струящиеся шелковые хитоны и красивые маски с закрытыми ртами. Для каждой последующей роли они меняли и костюм, и маску, даже в процессе одного произведения. Они, танцуя, не произносили слов. По словам Сенеки, их жесты текли, словно слова, с каждым положением рук и пальцев обретая новое значение. Понтийский принц из Малой Азии попросил Нерона подарить ему танцовщика, которого тот видел в Риме, потому что выразительные жесты молодого человека смогут освободить переводчиков от работы при дворе в Понте.

Огромные орхестры и массовые хоры обеспечивали потрясающий аккомпанемент для этих представлений. Поэт Лукан, племянник Сенеки, не без выгоды для себя написал четырнадцать либретто для подобных хоров.

Балеты и танцевальные представления, называемые пиррическими танцами, были претенциозны. Но не все шло гладко. Однажды, когда шло искусно поставленное представление мифа о Дедале и Икаре, летящий по небу Икар упал на землю, прямо рядом с ложем Нерона, и забрызгал императора своей кровью. А мода на достоверные сексуальные утехи на сцене была предвосхищена балетом, изображавшим сцену любви Минотавра с Пасифаей. В мифе Пасифая превратилась в корову для этого случая; и теперь на сцене зрителям казалось, что танцор, переодетый в быка, действительно занимался любовью с девушкой, которая находилась внутри задней части полой деревянной телки. (Реализм был в моде: на представлении комедии под названием «Пожар» декорации действительно подожгли, а актеры должны были выносить горящую мебель.)

Поклонники ведущих танцоров были столь же пылкими и истеричными, как поклонники поппевцов в наши дни, с той лишь разницей, что они заключали в своих рядах сенаторов и патрициев. Один красивый танцор Мистик (Mysticus), или Мифик (Mythicus), пользовался неординарной славой, потому что не один патриций, как утверждает Плиний Старший, а двое умерли в момент полового акта с ним.

Учителя и знатоки этих танцев или балета возникали повсюду, и во многих частных театрах ставились пьесы, в которых, по словам Сенеки, мужья и жены соперничали из-за того, чтобы быть партнером или партнершей красивых молодых людей в танце.

Одна матрона того времени, Элия Кателла (Aelia Catella), все еще танцевала на сцене даже в возрасте восьмидесяти лет.

Возбуждение и соперничество, вызываемые появлением на публике и представлениями знаменитостей, могли быстро превратиться в жестокие побоища между фракциями и группировками. Это забавляло Нерона, но стало настолько серьезным, что в 56 году его правительство было вынуждено положить этому конец. Его опрометчивое экспериментальное устранение батальона охраны, который был обычно на посту во время таких представлений, пришлось пересмотреть, и на несколько лет танцоров выдворили из Италии.