Николай Скоморохов - Боем живет истребитель

– Сбил, сби-и-ил!

А раненый Калашонок с большим трудом поставил машину «в горизонт», как говорят летчики, и поковылял домой.

Ковалев осмотрелся – нет ведомого. Бросился его искать, нашел, пристроился. Они пошли на свой аэродром. С пулей в правом бедре, истекая кровью, Калаш кое-как приземлился. Когда мы вернулись, его уже увозила санитарная машина. Вечером навестили Василия, узнали все подробности их злополучного боя, вызвавшего у нас много раздумий.

: Все, что случилось с Ковалевым, даже отдаленно не напоминало мне действия наших ребят в Адлере. Они были зелеными, неопытными, легко увлекающимися. Но и тогда уже больше всего боялись допустить, чтобы кто-то из-за них пострадал. Они всегда думали о тех, кто был рядом.

Как же мог такой бывалый летчик-инспектор забыть об этом? Объяснение найти было трудно.

Зато в действиях Калашонка узнавалась хватка наших лучших летчиков. Вот уж молодчина – не думал о себе, бросился на выручку ведущему. Не впервые он так поступает. Он много раз был ранен, когда прикрывал еще майора Краснова. Но тогда было совсем иное дело: оба мастера воздушного боя стоили друг друга.

Слава летчику-истребителю дается не легко. Видимо, Николай Ковалев сразу и окончательно убедился в этом. Он ушел от нас, и больше мы его не видели. Человек признал свою слабость, это, как известно, тоже требует мужества. Мы надолго лишились Калашонка. Но не испытывали зла к Ковалеву. Так уж несуразно все получилось у него…

К нам в Кишкунлапхазу прибыл новый заместитель командира дивизии – бывший командир 866-го полка подполковник Степан Никифорович Кузин.

Мы сразу– заметили в нем много общего с Онуфриенко: такой же простой, доступный, человечный, любит побалагурить, но умеет и делу научить.

Во время беседы со мной о том о сем подполковник Кузин вдруг спохватился:

– Да, чуть не забыл, тебе привет передавал Саша Колдунов. Кстати, на его счету уже двадцать девять сбитых. А у тебя сколько?

– Двадцать семь…

– Вот видишь, отстаешь… Подтягивайся, к следующему моему приезду должен обогнать Александра…

Разговор закончился, но в душе моей вспыхнула искра соперничества. Мне захотелось к новому приезду Кузина иметь больший счет, чем у Колдунова.

Через неделю подполковник Кузин снова появляется у нас:

– Как дела, Скоморох?

– Двадцать девять сбил-догнал Колдунова.

– Эге, у него уже тридцать три…

Такие разговоры вел он и с Колдуновым, как бы вызывая нас на соревнование. И постепенно так «завел» нас, что мы стали ревностно следить за боевыми успехами друг друга, что невольно подтягивало, мобилизовывало.

Может быть, этим и объясняется тот любопытный факт, что к концу войны на счету каждого из нас будет ровно по 46 лично сбитых фашистских самолетов.

В конце декабря развернулись ожесточенные бои за Эстергом. На этом направлении действовал и 4-й механизированный корпус генерала В. И. Жданова. В районе Бички продвижение корпуса затормозилось. Меня с Филипповым послали на разведку. Погода пасмурная. Местность под нами разнородная – лощины, овраги, лесистые взгорья.

Мы подошли к переднему краю, связались с КП корпуса. В ответ слышим:

– Скоморох, Скоморох, я – Жданов, пройдись в глубину немецкой обороны, посмотри, что там.

А мы с Филипповым тем временем обнаружили в лощинах немецкие танки.

– Я – Скоморох, впереди вас, километрах в трех,– вражеские танки.

– Много их?

– Более двадцати в одном месте, столько же в другом да около пятидесяти пушек.

– Вас понял. – Но в голосе нет прежней твердости: неужели сомневается в достоверности донесения?

Решили с Филипповым пройтись на бреющем. По нас дали дружный залп вражеские зенитчики. Ну какие могут быть тут сомнения?

В это время слышу по радио голос генерала Толстикова:

– Скоморох, следуйте на аэродром, заправьте баки и повторите все сначала.

Через некоторое время мы снова были над тем же местом. Уже наступило утро, и стали видны как на ладони танки, орудия и другая боевая техника. Все – в боевой готовности.

Доложил Толстикову.

– Штурмуйте артиллерию! – последовал приказ.

Мы устремились вниз, но гитлеровцы успели дать мощный залп по нашим войскам. Это разозлило меня и Филиппова, мы один за другим произвели три захода, обрушив на головы врага весь наш боезапас.

Снова слышим голос Толстикова:

– Скоморох, сможете навести штурмовиков?

Скосил глаз на топливомер – стрелка приближается к нулю.

– Я – Скоморох, горючего маловато.

– Постарайтесь помочь штурмовикам.

И тут слышу голос Георгия Ковалева:

– Я – «Лев-3», скоро будем.

Мы встретили их, навели на цели и кое-как успели добраться домой. В баках моего истребителя бензин закончился на выравнивании.

Штурмовики прекрасно справились со своим делом, помогли механизированному корпусу обойти вражескую группировку с флангов и разгромить ее.

Когда мы с Филипповым вылетели в третий раз и прошлись над теми же лощинами – увидели настоящее кладбище разбитой боевой техники.

Генерал В. И. Жданов, знавший меня еще с той поры, когда на выручку мне пришел Онуфриенко, поблагодарил нас с Филипповым. После войны мы встречались с ним много раз. И всегда генерал Жданов, обращаясь ко мне, говорил «Скоморох», это напоминало ему, да и мне, дни нашего боевого взаимодействия в годину грозных испытаний.

…С напряженными боями войска 3-го Украинского фронта вышли к Дунаю севернее и северо-западнее Будапешта, это привело к окружению 188-тысячной группировки фашистских войск. Венгерское правительство во главе с Ф. Салаши, прячась от своего народа, перебралось в Австрию.

Советское командование, стремясь избежать кровопролития и предотвратить разрушение Будапешта, 29 декабря направило в расположение окруженных вражеских войск парламентеров – капитанов И. А. Остапенко и Миклоша Штейнмеца.

Гитлеровские изверги совершили гнусный акт – расстреляли обоих парламентеров. Еще ничего не зная об атом преступлении, летчики нашего корпуса старшие лейтенанты Н. Шмелев и П. Орлов пять раз прошли на бреющем над городом, сбросив около полутора миллионов листовок, в которых были изложены условия капитуляции.

Враг не внял разумным предложениям нашего командования. Он не терял надежды вырваться из окружения. Гитлер планировал контрудары, чтобы спасти попавшую в западню группировку.

Всем было ясно: Будапешт придется брать штурмом.

Приближающийся новый, 1945 год предвещал нам жестокие и упорные бои.

В связи со злодейским убийством фашистами советских парламентеров во всех частях, в том числе и авиационных, состоялись митинги. У нас митинг открыл замполит майор А. Резников. Говорил он страстно и убежденно, каждое его слово глубоко западало в наши сердца. Авраам Иосифович пользовался большим авторитетом, к нему все охотно шли для решения различных вопросов и выслушивали советы, которые высоко ценили. Наш замполит был воплощением честности, скромности и душевности.