Борис Черток - Книга 1. Ракеты и люди

Для сравнения можно привести тогдашние месячные оклады основных руководящих специалистов НИИ-88 (это в 1947 году): у Королева – главного конструктора и начальника отдела – 6 тысяч рублей, у главного инженера института Победоносцева – 5 тысяч рублей, у заместителя Королева Мишина – 2,5 тысячи рублей. Мой оклад был 3 тысячи рублей.

Наравне со всеми советскими специалистами, работавшими в НИИ-88, немцы поощрялись сверх указанных окладов большими денежными премиями за выполнение в плановые сроки этапов работ.

В выходные и праздничные дни разрешались выезды в районный центр Осташков, Москву, посещение магазинов, рынков, театров и музеев. Поэтому жизнь на острове за колючей проволокой не могла идти ни в какое сравнение с положением военнопленных.

Я уже упоминал о том, каким образом уехала из Бляйхероде и попала на остров Городомля озера Селигер Урзула Шефер. В немецком коллективе, жившем достаточно замкнуто, присутствие красивой одинокой женщины не вызывало никакого восторга у жен немецких специалистов.

Фрау Шефер обратилась к администрации с просьбой разыскать мужа, находящегося в плену на территории Союза. Соответствующие органы действительно отыскали в одном из лагерей для военнопленных ее мужа. Оказалось, что он антифашист и чуть ли не организатор новой немецкой партии среди пленных. Его освободили из лагеря и отправили к жене.

Но к тому времени, пока его оформляли и он добрался до острова, его прелестная супруга резко изменила политическую ориентацию и среди немецкого коллектива оказалась самой ярой сторонницей разгромленного фашистского режима. Уполномоченные госбезопасности на острове были по этому поводу в полном расстройстве. Такая красивая и вдруг настоящая, неприкрытая национал-социалистка. Что с ней делать? Но тут появился муж – почти коммунист. Его попросили воздействовать на разбушевавшуюся жену. Кажется, ему это не удалось, и от греха подальше наши органы безопасности досрочно отправили их обоих в Восточную Германию.

Официально все немецкие специалисты именовались в переписке «иноспециалистами» и были объединены в «коллектив 88». Сами немцы разделились на специализированные структурные подразделения.

На 1946 и начало 1947 года руководством НИИ-88 был составлен тематический план работы немецкого коллектива, включавший консультации по выпуску русского комплекта документации по А-4, составление схем исследовательских лабораторий А-4 и ЗУР, исследование вопросов, связанных с форсированием двигателя А-4, разработку проекта двигателя с тягой 100 т, подготовку к сборке ракет из немецких деталей, укомплектованных в институте «Нордхаузен».

Важнейшим этапом этого периода, пожалуй, была разработка предложений к программе пусков А-4, которые планировались на осень 1947 года на Государственном центральном полигоне в Капустином Яре («Капъяре»). Перед немецкими специалистами, среди которых были участники боевых стрельб и специалисты по измерениям и баллистике, была поставлена задача получить максимум информации о ракетах при минимальном числе пусков. Практически речь шла о программе, не превышавшей 10-12 пусков.

С этой работой немцы справились успешно, а Хох и Магнус, как уже я говорил выше, помогли определить причину сильного отклонения ракеты А-4 при втором пуске.

В июне 1947 года у директора НИИ-88 состоялось совещание по вопросу перспективы и организации дальнейших работ немецких специалистов.

Полугодовой опыт показал, что немецкие специалисты, не представлявшие полностью укомплектованного коллектива, практически изолированные от вновь формируемой технологии производства, не связанные с нашей вновь организуемой кооперацией по двигателям, системам управления и материалам, не способны решать задачи создания новых ракетных комплексов.

Тем не менее по предложению Греттрупа им была предоставлена возможность испытать свои творческие силы и разработать проект новой баллистической ракеты дальнего действия. Проекту ракеты был присвоен индекс «Г-1» (позднее фигурировал еще индекс Р-10).

Руководителем проекта и главным конструктором новой ракеты был назначен Греттруп.

Вновь созданный в «коллективе 88» отдел получил те же права, какими пользовались все другие научно-исследовательские отделы института. Он состоял из секторов баллистики, аэродинамики, двигателей, систем управления, испытаний ракет и конструкторского бюро. Непосредственным руководителем отдела, как и других отделов НИИ-88, стал главный инженер института Победоносцев.

Я как его заместитель по системам управления должен был курировать работу немецких специалистов по новой системе управления, соответственно по двигателям им обязан был помогать начальник двигательного отдела НИИ Уманский, по материалам – Иорданский, по испытаниям – Воскресенкий и т.д.

Я неоднократно в течение 1947 и 1948 годов бывал на «немецком» острове. Обычно после таких командировок у меня были трудные и доверительные беседы с Победоносцевым и Гонором.

Мне казалось очевидным, что находящаяся в информационной изоляции группа специалистов в наше «системное» время не сможет выполнить проект новой ракетной системы, который бы вписывался в создаваемую в стране инфраструктуру проектирования, производства и, самое главное, вооружения.

Победоносцев в минуты откровения сокрушенно внушал: «Борис Евсеевич! Неужели вы еще не поняли, что немцы ни в коем случае не будут нашими режимными органами допущены к настоящей совместной работе. Они находятся под двойным контролем – нашим (как специалисты) и органов НКВД, которым в каждом из них чудится фашист, перешедший на службу американской разведки. А кроме того, что бы они ни сотворили, это будет не созвучно нашей теперешней тенденции в идеологии о том, что все вновь и ранее созданное в науке и технике сделано без всякой иностранщины».

Эти откровенные разговоры с Победоносцевым имели продолжение.

Директор НИИ Гонор был генералом и одним из первых Героев Социалистического Труда, но вследствие своего сугубо неарийского происхождения тоже не мог противостоять подъему мутной волны «борьбы с иностранщиной» и «космополитами». Вскоре и он был снят с работы, а затем и арестован по обвинению в причастности к «сионистскому» заговору. О его судьбе я пишу ниже.

Справедливости ради надо оговориться, что немцы, если судить по специалистам, с которыми я близко соприкасался, быстро перестроились. За почти два года работы в побежденной Германии, общаясь с немцами разных социальных групп, я ни разу не почувствовал ни антисемитского, ни великогерманского шовинистического духа. Тогда я думал, что это было результатом дисциплины, трусости и покорности победителям. Но, посетив ФРГ в 1990 и 1992 году, я также не обнаружил следов антисемитизма или того, что у нас называли реваншизмом.