Евгений Савицкий - Я — «Дракон». Атакую!..

Придавая Вильнюсу большое значение как узлу обороны, прикрывавшему подступы к Восточной Пруссии, гитлеровцы заявляли, что город будут защищать отборные силы их армии, и 8 июля из Берлина прибыл сюда вновь назначенный комендант Вильнюса Штагель с приказом Гитлера «во что бы то ни стало удержать город до подхода резервов».

Километрах в десяти от Вильнюса находился полевой аэродром Порубанок. Так вот, чтобы эффективней помогать танкистам 3-го гвардейского механизированного корпуса генерала В. Т. Обухова, свой командный пункт и одну из наших дивизий — 278-ю истребительную — мы решили расположить на том аэродроме. Перелетели. Танкисты выделили нам одну роту для охраны, а сами, обойдя город с севера, приступили к его осаде.

Дабы убедиться в готовности аэродрома для работы с него боевых машин, я послал туда майора Новикова на связном По-2. Следом за ним с группой истребителей приземлился и сам.

— Летное поле для принятия любых типов самолетов вполне пригодно, — докладывает Новиков. — Подсобные помещения исправны. Заминировать фрицы ничего не успели, но есть одно неудобство: здорово бьют по полю из минометов и ведут огонь артиллерией.

Да, мой помощник майор Новиков был прав, — взлетать, приземляться, вообще находиться в открытом поле под обстрелом врага не слишком-то удобно. А что было делать?.. Короче, решаю принять на Парубанок два истребительных полка.

— Товарищ генерал, чуть не забыл, — говорит Новиков, когда я собрался уже лететь с докладом о своем решении в штаб воздушной армии. — Тут на бричке люди приезжали — предлагали свои услуги, готовы помочь, если что потребуется.

«Ну, какие они помощники в наших делах?» — подумал я, запустил мотор и пошел на взлет.

…Воздушные бои над Вильнюсом велись беспрерывно. «Юнкерсы», «фоккеры», «мессершмитты» тянулись с запада, и, казалось, поток этих машин с крестами бесконечен. Летчики корпуса совершали в день по четыре-пять боевых вылетов, а эшелоны гитлеровских машин все шли и шли. Видно, приказ фюрера был достаточно строг.

9 июля немцы выбросили в районе Вильнюса большой десант. Около ста транспортных самолетов использовали они для этого. На следующий день были десантированы еще 600 головорезов. Работать с полевого аэродрома в таких условиях становилось все тяжелей, и тогда я вспомнил о местных жителях, которые предлагали нам свою помощь.

Отыскать их было нетрудно. Жили они в селе Порубанок, названием которого условно обозначали мы и свой полевой аэродром, так что вскоре явились седой мужчина и женщина-литовка, неплохо владевшая русским языком. Я объяснил им суть дела: противник обстреливает аэродром откуда только может, нам срочно необходимо возвести земляные капониры для укрытия самолетов и людей. И спросил:

— Нет ли у вас какого-либо инструмента — кирок, носилок?

Мужчина и женщина о чем-то посоветовались по-своему, лица, гляжу, стали озабоченными. Потом литовка говорит:

— Пусть командир не волнуется. Мы все найдем. Нам нужно указать место капониров, их размеры и нарисовать эскиз — как должно выглядеть это сооружение.

— Орлов, организуй! — приказал я командиру дивизии, а сам уехал на командный пункт 3-го гвардейского мехкорпуса. Предстояло обсудить с танкистами порядок взаимодействия на самый ответственный период операции — штурм Вильнюса.

Вернулся я на аэродром поздно. Ночевал с комдивом в каком-то подсобном помещении. Утром нас разбудил очередной артобстрел, и когда мы выбрались из сооружения, напоминавшего фанерный ящик, оба замерли от изумления. По всему полю, высотой около полутора метров, стояли земляные валы.

— Боже мой, кто же это все сделал? — вырвалось у меня.

Когда подошли к заканчивающим работу людям, оказалось, что в основном это были женщины и дети. Землю они носили ведрами, носилками, в кухонных кастрюлях. Врезались в память их лица — худые, уставшие, но, не ошибусь, сказав, — поистине одухотворенные содеянным. Все улыбались, смотрели, как я среагирую, и по настроению чувствовалось — довольны.

Я же не знал, как благодарить этих женщин, детей, говоривших со мной на своем языке, так бы просто по-русски и обнял всех! А немцы, видимо, почуяв, что уходить отсюда мы не собираемся, напротив, обосновались основательно, — еще ожесточеннее принялись забрасывать аэродром минами. Тогда я просил всех закончить работу и укрыться на время в соседнем с летным полем леске. Для нас начинался очередной день войны в небе Литвы.

Подобные наши «аэродромные диспозиции» были неожиданны для обеих сторон.

Как-то, помню, Иван Семенович Полбин передает по телеграфу: «Евгений, ты запутал моих пикировщиков! Летим бомбить, точно зная, что внизу под нами немцы, а с аэродромов взлетают истребители со знаками твоего корпуса…» Я ответил комкору, что действительно наши ребята работают под носом у немцев — жизнь, мол, заставляет… «А берлинскую улочку Унтер ден Линден не собираешься ли уже под свой аэродром приспособить?..»

Иван Полбин шутил. Но пройдет немного времени, и наши войска, прорвав позиции сильно укрепленного одерского рубежа обороны, будут громить немцев, окружая их в городе Бреславль. В эти дни внезапная оттепель выведет из строя все полевые взлетные полосы. Тогда комкор «петляковых» Иван Полбин предложит перебазировать свой корпус на аэродром с цементной полосой прямо на берегу Одера! Категорически запрещалось располагать бомбардировщики так близко к фронту: ведь наступление не парадный марш, боевая обстановка то и дело меняется — сегодня так, а что будет завтра, кто знает?.. Необходимо все учитывать. Но генерал Полбин настоял на своем, убедив командование согласиться с его предложением. Ну а об эффективности такого решения и говорить нечего: заметно увеличилось количество боевых вылетов, значительно облегчено было прикрытие «пешек» истребителями, сэкономлены десятки тонн горючего.

Однако слишком «тесный контакт» с неприятелем чреват был порой поворотом событий совершенно непредвиденным.

Однажды с передвижным командным пунктом мы расположились в каком-то небольшом литовском местечке. Радиостанцию, все подсобные машины установили во дворе двухэтажного дома. На крыше пристроили антенну, и связной принялся вызывать на связь штаб воздушной армии.

Прошло совсем немного времени, как вдруг Петр Остапенко, водитель моего «виллиса», открыл из окна верхнего этажа дома огонь длинными автоматными очередями. Спрашиваю:

— Петр, кого пугаешь? В чем дело? А он стреляет и кричит:

— Фрицы, гады, «виллис» украли!

— Как это украли? — интересуюсь я. — Машина стояла под окном, у самого подъезда.

Тут Остапенко опустил голову и держит передо мной такую речь: