Фридрих Шиллер - Тридцатилетняя война

Заслуги его предка Морица, обширность владений и значение его голоса на выборах ставили курфюрста Саксонского во главе всей протестантской Германии. От решения, принятого этим государем, зависела победа той или другой из враждующих сторон, и Иоганн-Георг отнюдь не был равнодушен к тем выгодам, которые он мог извлечь из такого положения дел. Будучи одинаково ценным приобретением для императора и для протестантского союза, он избегал решительного шага — перейти на ту или другую сторону, сделать обязующее заявление и довериться признательности императора — или же отказаться от выгод, которые можно извлечь из страха, внушаемого этим государём. Не заражённый рыцарским или религиозным одушевлением, побуждавшим одного властелина за другим рисковать в азартной военной игре своей короной и жизнью, Иоганн-Георг стремился к более прочной славе — сохранить и умножить своё достояние. Если современники винили его в том, что он среди бури отказался от кровного дела протестантов, принёс спасение отечества в жертву усилению своего дома и обрёк на гибель всю евангелическую церковь Германии, лишь бы не взяться за оружие в защиту реформатов; если они упрекали его в том, что он, будучи ненадёжным другом, повредил общему делу немногим меньше, чем его отъявленнейшие враги, — то повинны во всём этом были сами эти государи, не принявшие за образец мудрую политику Иоганна-Георга. Если, несмотря на эту мудрую политику, саксонский крестьянин, как и всякий другой, стонал от ужасов, сопряжённых с императорскими походами; если вся Германия была свидетелем того, как Фердинанд обманывал своего союзника и издевался над своими собственными обещаниями; если, наконец, сам Иоганн-Георг стал как будто замечать всё это — тем позорнее для императора, который так жестоко обманул столь чистосердечное доверие!

Если чрезмерное доверие к Австрии и надежда расширить свои владения связывали руки курфюрсту Саксонскому, то страх перед Австрией и боязнь лишиться своих владений наложили на слабого Георга-Вильгельма Бранденбургского гораздо более постыдные оковы. То, что ставили в упрёк обоим этим государям, могло спасти курфюрсту Пфальцскому его славное имя и его владения. Легкомысленная надежда на не испытанные ещё силы, влияние советов, исходивших из Франции, и соблазнительный блеск короны толкнули этого злополучного государя на рискованное предприятие, не соответствовавшее ни его дарованиям, ни политическому строю его владений. Раздробление земель и несогласие между их владетелями ослабили мощь Пфальцского дома, которая, будь она объединена в твёрдой руке, могла бы ещё долго держать исход войны под сомнением.

Такое же раздробление земель ослабило и Гессенский дом, а различие религий поддерживало пагубные раздоры между Дармштадтом и Касселем. Дармштадтская линия, преданная аугсбургскому исповеданию, снискала покровительство императора, который облагодетельствовал её за счёт кассельской линии, державшейся реформатского толка. В то время как его единоверцы проливали кровь за веру и свободу, ландграф Дармштадтский Георг получал жалованье от императора. Зато Вильгельм Кассельский, вполне достойный своего предка, сто лет назад отважно взявшего на себя защиту свободы Германии против страшного Карла, избрал путь чести и опасности. Чуждый малодушия, заставлявшего гораздо более сильных властителей гнуть спину под ярмом Фердинандова всемогущества, ландграф Вильгельм был первым , кто добровольно протянул шведскому герою свою доблестную руку и подал германским князьям пример, которого никто другой подать не хотел. Насколько мужественно было его решение, настолько же непоколебимо было его упорство и отважны его подвиги. Со смелой решительностью стал он на защиту своей истекавшей кровью страны и презрением встретил врага, руки которого ещё пахли дымом магдебургского пожарища.

Ландграф Вильгельм достоин бессмертия наравне с героями Эрнестинского рода. Не скоро настал для тебя день отмщения, злосчастный Иоганн-Фридрих, благородный, незабвенный государь, — долго заставил он себя ждать, но славен был этот день. Возвратились твои времена, и твой геройский дух снизошёл на твоих внуков. Из глубины лесов Тюрингии выходит мужественный род государей, чьи бессмертные подвиги посрамляют приговор, сорвавший с твоей головы курфюрстскую шапку, и умиротворяют твою гневную тень грудой кровавых жертв. Приговор победителя мог отнять у них твои владения, но не ту патриотическую доблесть, из-за которой ты лишился их, не ту рыцарскую отвагу, которая столетие спустя потрясла трон его внука. Месть за тебя и за Германию отточила им священный меч против рода Габсбургов, и непобедимый булат переходит по наследству из одной геройской руки в другую. Как доблестные мужи выполняют они то, чего не могли сделать как государи, и умирают славной смертью как храбрейшие борцы за свободу. Слишком бедные землями, чтобы бороться с врагом своими войсками, они направляют на него иноземные громы и ведут к победе чужие знамёна.

Преданная могущественными князьями, всё благосостояние которых зависело только от неё, свобода Германии осталась под защитой небольшого числа владетелей, для которых она едва ли имела серьёзное значение. Владения и высокие звания убивали мужество; отсутствие их порождало героев. Если Саксония, Бранденбург и другие земли робко удалялись от боя, то князья Ангальтские, Мансфельд, принцы Веймарские и другие проливали свою кровь в яростных битвах. Герцоги Померанские, Мекленбургские, Люнебургские, Вюртембергские, имперские города Верхней Германии, которым самое имя властелина империи искони внушало ужас, боязливо уклонялись от борьбы с императором и, втайне ропща, покорились его сокрушительной руке.

Австрия и католическая Германия нашли в герцоге Максимилиане Баварском столь же могущественного, сколь дальновидного и мужественного защитника.

Следуя в течение всей этой войны одному тщательно продуманному плану, никогда не колеблясь между интересами своего государства и своей религией, никогда не раболепствуя пред Австрией, трудившейся для создания его величия и трепетавшей пред его спасительной рукой, Максимилиан был достоин не из рук произвола получить титулы и земли, послужившие ему наградой. Остальные католические князья, почти сплошь церковные владетели, недостаточно воинственные, чтобы бороться с полчищами, привлечёнными благосостоянием их земель, стали один за другим жертвами войны и довольствовались тем, что в своих кабинетах и с церковных кафедр поносили врага, с которым боялись встретиться в открытом поле: рабы Австрии или Баварии, все они стушёвывались пред Максимилианом, и лишь в руках этого государя их объединённая сила получила значение.