Михаил Хейфец - Цареубийство в 1918 году

После чего решил вернуться в СССР, ибо зачем же родина его спасла, если считала в чем-то виноватым? Далее – история, описанная, к примеру, много раз в «Архипелаге ГУЛАГе»: патриот вернулся на любимую родину и, как пишет Г. Иоффе, «революционные заслуги были засчитаны ему в качестве смягчающего обстоятельства». Не расстреляли, значит… На Соловках он и набросал свои осторожные воспоминания об экспедиции 1918 года. Потом, с Белбалтлага, писал жене: «Думаю закончить свою карьеру в области слезниц… У дедушки Калинина (тогдашнего «президента», формально обладавшего правом помилования – М. X.) имеется громадный запас хорошо отпечатанных слезниц. Ты еще не успеешь подумать написать ему слезницу, а он тебе, пожалуйста, ответ: «Отказать». Давай, Лелька, бросим это бесполезное дело.» Но кто-то вмешался: освободили «за самоотверженную работу на строительстве Беломоро-Балтийского канала им. И. В. Сталина» в 1933 г. и… приняли на работу в кемеровское НКВД. Там он «не сработался» – это видно по тому, что после НКВД поступил простым рабочим на инструментальный завод в г. Вормсе, Горьковской области. Откуда уже навсегда изъяли, но нынче «приговор военной коллегии отменен», причина же смерти, как по-научному точно оговаривает описавший его судьбу Г. Иоффе, не указана. Поскольку она, смерть, произошла в самый день вынесения приговора (16.IX.38), не могу не отметить стилистического сходства историка Г. Иоффе со следователем Н. Соколовым.

А теперь выйдем из сюжета этой новеллы о пожалевшем семью большевике и вспомним про автомобили, следующие к Дому особого назначения, и про извозчиков, которые везут в городскую Ивановскую тюрьму обер-гофмаршала князя Валентина Долгорукого.

Объясняя, как он понимает процесс следствия, Николай Соколов обмолвился, что оно есть свободное творчество, по определению, данному Достоевским. Помнит ли наш читатель, как работал творец у Достоевского? Улики и доказательства приводили к некоторой версии, а он, после чтения газеты, расчислил преступника в одном из ее авторов и, вопреки всем очевидностям, указал:

Вы-с и убили, Родион Романович!

Понаблюдаем одним глазом, вприкуску, как именно юрист подобного типа составлял следственную версию, упаси Бог, без пыток с активным допросом, за что в России ему по сию пору благодарны. Люди и малым довольны.

Вот дает показания пойманный (его выражение) шофер Петр Самохвалов: «Из дома (Ипатьевского. – М. X.) вышли комиссар Голощекин, комиссар Авдеев, еще какие-то два лица, сели в автомобиль, и мы все поехали на станцию…

Их (Николая II и Александру Федоровну. – М. X.) посадили в мой автомобиль. Опять мы подъехали к тому дому, обнесенному забором. Командовал здесь всем делом Голощекин. Когда мы подъехали, Голощекин сказал Государю: «Гражданин Романов, можете войти».

Я знал комиссара Юровского. Не помню, чтобы он был на вокзале, когда был привезен Государь.

…около дома стал собираться народ. Я помню, Голощекин кричал:

«Чрезвычайка, чего вы смотрите? Народ был разогнан. Больше я ничего показать не могу».

Об обстоятельствах прибытия второго этапа с арестованными – с цесаревичем и его сестрами – Соколов допрашивал царского камердинера Волкова. Вот его показания:

«Подъехали мы к дому Ипатьева, где была Семья, тут ссадили Харитонова и Седнева, нас же, остальных, повезли дальше… И привезли в тюрьму. Когда привели в контору, Татищев не утерпел и сказал мне: «Вот, Алексей Андреич, правду говорят, от сумы да от тюрьмы никто не отказывайся». Комиссар Родионов ничего на это не сказал, а другой комиссар ответил: «По милости царизма я родился в тюрьме». Потом, когда комиссар юстиции Поляков спросил, кто нас арестовывал …начальник тюрьмы сказал Полякову, что нас привозил и сдавал ему Юровский. Это я хорошо помню».

Вы можете спросить, что особенное можно извлечь из таких показаний, кроме того, что видные екатеринбургские комиссары находились в числе встречавших семью на вокзале?

Для Соколова эти два свидетельства есть начало главного идеологического сюжета, охватывающего его следствие:

«Прибытие в Екатеринбург императора вскрыло фигуру главного распорядителя Голощекина (курсив мой. Видите, сколь много можно извлечь из показаний шофера: «Командовал здесь Голощекин» – М.Х.)

Прибытие детей – Юровского.»

А в следующих строках вам представят основных преступников – распорядителя и исполнителя;

«Шая Исакович Голощекин, мещанин города Невеля, еврей, 1876 г р. Партийная его кличка – Филипп.

Юровский Яков Михайлович, мещанин города Каинска, Томской губернии, еврей, 1878 г р.»

Бруцкус так комментирует следственную методику Соколова:

«Представьте, что следователь… обязавшийся доказать, что во всем виноваты евреи… искатель заранее означенной правды вместо богатейшего клада находит жалкий огрызок… Он заготовил дубину, чтобы бить ею по полчищам филистимлян, а всех-то филистимлян оказалось двое, да и то не целых, а один филистимлянин с дробью (намек на крещение Юровского. – М.Х.). Легко представить волнение национального духа, когда во всех списках лиц, прикосновенных к екатеринбургскому и алапаевскому убийствам, в списках тюремщиков, охранников, убийц, грабителей царских вещей, укрывателей следов, в общем, из числа нескольких сот человек – евреев оказалось всего двое, и, как увидим, каких бракованных евреев!.. В распоряжении национального духа оказалось всего только два еврея – Юровский и Голощекин. Оставалось Соколову только одно – возместить количество качеством, т е. уравнять каждого из двух евреев сотне злодеев-неевреев».

Этот прием следствия удобно иллюстрировать примерами, которыми Соколов начинает серию своих антиеврейских построений, так сказать, с фундамента его следственных теорем.

Вот он допрашивает шофера Самохвалова, хотя и не подозревающего, что по окончании допросов его расстреляют, но смертельно испуганного арестом и готового угадать все, что надо господину следователю, и все подтвердить.

«Самохвалов вылил, конечно, на голову Голощекина все. что мог, исполнил все, требуемое сторонниками национального духа… Каков же был характер распоряжений Голощекина? Как видно из слов шофера, они были даны в вежливой форме, кратки и немногочисленны» (Б. Бруцкус).

Бруцкус точно угадал ситуацию допроса. Обратите внимание, как сформулированы шофером показания: «Комиссар Голощекин, комиссар Авдеев и еще какие-то два лица» (курсив мой – М.Х.). А следователь почему-то не пытается выяснить имена этих лиц, произвести опознание (одно лишь узнавал, не было ли Юровского?)