Сергей Алексеев - Собрание сочинений (Том 2)

- Ура! - закричал Зыков. - Туды ему и дорога!

Лёшка слушал, а у самого душа замирала. И представлялась ему одна картина необычнее другой. Не Степан ходил в штыковую атаку под городом Перемышлем, и вовсе не Степан спасал полковое знамя, брал в плен генерала и сбивал германский аэроплан, а он, Лёшка. И полным георгиевским кавалером тоже был Лёшка. А потом мальчик приехал в Москву. Все с завистью смотрели на героя. И Наташа смотрела. Плакала, просила прощения, но он проходил мимо.

- Ну, а как оно, начальство? - расспрашивал дядя Ипат. - Как генерал? Стало быть, доволен?

- Да всякое бывает.

- Ну, а германца как, скоро побьём?

- Да может, и скоро. Только вот большевики сильно смущают. За "долой войну" большевики.

- Они и здесь кричат, - произнёс дядя Ипат. - Эх, времечко. Оно-то при царе надёжнее было.

- Да всё едино, - ответил Степан. - Замаялся народ. И солдату война во. - Он провёл рукой, словно ножом по шее. Потом наклонился к дяде Ипату, проговорил тише: - Войну-то пора кончать, батя. Поди, правы большевики.

Дядя Ипат удивлённо глянул на сына, ничего не ответил.

- Ну, а как у вас там, на фронте, с овсом? - спросил неожиданно.

- Да будя вам, - вмешалась тётка Марья. - От леший, - набросилась на мужа, - и чего привязался!

- Цыц, дура! - крикнул дядя Ипат. - Надолго ты, сынок? - обратился к Степану.

- На три дня.

- Ну, выпьем.

И они выпили за скорейшее дарование победы российской армии. На следующий день Степан решил вспомнить старое, запряг коня и с утра выехал в город. Следом за Степаном поехал и Лёшка. Люди останавливались, смотрели на георгиевского кавалера. На Тверской у Страстного монастыря вокруг Степановой пролётки собрался народ. Набежали кадеты, студенты, какие-то дамочки. Они кричали "Ура!" и "Слава герою!".

Неожиданно в пролётку полез какой-то субъект в пенсне. Выкинув вперёд руку, стал говорить о спасении родины, о защите революции и ещё о чём-то, но Лёшка не смог расслышать - его оттеснили в сторону.

И снова все кричали: "Ура!", "Браво!", "Слава герою!". И Лёшка кричал со всеми.

Потом появился какой-то инвалид, тоже полез в пролётку и, потрясая в воздухе культяпками, посылал проклятия германскому извергу.

Толпа гудела, двигалась, кричала и возбуждалась всё больше.

- Ра-се-я! Матушка! - ревел инвалид. - Не отдадим Ра-се-ю!

- Ну, хватит, - проговорил Степан и вытолкал инвалида из пролётки.

Три дня Лёшка не сводил восхищённых глаз со Степана. Потом солдат снова уехал на фронт.

А ещё через день исчез Лёшка. Обыскались Зыковы, а его нет и нет, словно и на земле не жил.

Глава четвёртая

"АГИТАТОР"

НА ФРОНТЕ

Войска полковника Громолысова занимали участок фронта от села Дудницы до реки Рыськи. В Дудницах был штаб. А сразу же за селом начинались проволочные заграждения. Затейливо петляя по лугу, они переходили на правый, чуть возвышенный берег реки и терялись в дубовой роще.

Полк занял оборонительный рубеж ещё осенью прошлого года и с той поры стоял без всякого движения. Солдаты привыкли и к Рыське, и к Дудницам, и к тому затишью, которое держалось вот уже около года. Тут они перезимовали, тут встретили весть о свержении царя, перемесили весеннюю грязь и дождались лета.

Ещё с весны солдаты заговорили о мире, о земле, о скором возвращении домой к жёнам и детям. Однако война не кончалась. Не решался вопрос и с землёй. К лету дисциплина в полку Громолысова заметно пала. Солдаты уже без прежнего почтения относились к офицерам и к самому полковнику. В окопах роптали на жизнь, на Временное правительство и всё чаще поговаривали о том, что пора-де Громолысову показать дулю, бросить ружья, а самим - по домам. Обстановка в полку накалялась.

Разное бывало в полку, а вот такое случилось впервые: в один из июньских дней адъютант командира полка прапорщик Лещ доложил полковнику Громолысову о необычайном происшествии, случившемся на их участке фронта, - в окопах появился мальчик, назвался Лёшкой.

- Мальчик? - переспросил Громолысов.

- Так точно, - ответил Лещ.

- Немедля отправить с фронта, - распорядился полковник.

- Слушаюсь.

Лёшку отправили.

Однако прошёл день, и прапорщик снова докладывал командиру полка о появлении мальчика.

- Ещё один?! - удивился полковник.

- Нет. Тот самый.

- Вот как! Вы что же, его не отправляли?

- Отправил.

- Так что же?

- Так он обманул сопровождающих солдат и начальника станции и снова вернулся.

Тогда Громолысов распорядился привести Лёшку. Он долго смотрел на щуплую поджарую фигурку мальчика, на большие горящие возбуждением и упрямством глаза, наконец произнёс:

- Патриот, значит. Защитник отечества!

Прапорщик Лещ хихикнул.

- Я хочу сбить германский аэроплан, - проговорил Лёшка.

- Аэроплан?!

- Он всё про какого-то Степана Зыкова говорит, - произнёс Лещ.

- А кто такой Степан Зыков?

- Полный георгиевский кавалер, - выпалил Лёшка.

- Ах, вот оно что! - Полковник задумался. - Значит, ты за войну. До полной победы!

- Я хочу германский аэроплан, - повторил мальчик.

Лещ снова хихикнул. Однако Громолысов строго посмотрел на своего адъютанта, потом перевёл взгляд на Лёшку и, к превеликому удивлению Леща, отдал приказ оставить мальчишку на фронте.

- Пусть покрутится среди солдат, - проговорил полковник. - Для нас и такой агитатор - клад.

- Агитатор! - хихикнул прапорщик Лещ.

В ОБОЗНОЙ КОМАНДЕ

Ружья Лёшке не дали. Приписали в обозную команду к походной кухне.

- Да ты, - говорил Пятихатка, полковой повар, - не горюй. Старайся, так, может, и ружьё дадут и в разведку посылать станут.

И Лёшка вовсю старался. Он колол и пилил дрова, размешивал длинным черпаком кашу, до блеска надраивал котлы. А вечерами они с дядей Акимом укладывались под колёса походной кухни, и мальчик приставал с расспросами. Начал с аэропланов.

- Летают, - отвечал Пятихатка. - Только я всего раз их и видел. Аккурат летом прошлого года. А зачем тебе аэроплан?

Лёшка не ответил и тут же полез с новым вопросом:

- А за что кресты дают, дядя Аким?

- За разное, - неохотно ответил солдат.

- А за что - за разное? - не отставал Лёшка.

- За пленение германского офицера, - стал перечислять Пятихатка, - за спасение полкового знамени, за вынос с поля боя раненого командира. За разное дают. Только ведь его и заслужить не просто. Жди ты, пока тебе германский офицер дастся. А знамя, так ведь оно и всего одно на весь полк... Ты что же, по своей воле на фронт? - спросил неожиданно кашевар.

- Я крест хочу, - проговорил Лёшка.

- Эна оно чего. Ну, ну, жди ты этого самого креста. Может, тебе, как особо важной персоне, и дадут. Только вот я третий год на войне, да всё ни при крестах, ни при медалях.

- Так вы же, дядя Аким, при кухне.

Пятихатка обиделся.

- Дура, - сказал он и задрал край рубахи.