Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

Сорокалетний профессор одиноко сидел на сцене, подавленный своей неожиданной популярностью. Там же, на сцене, но в противоположном ее конце, расположилась тридцатилетняя невеста, при которой неотлучно дежурили ее папа и мама.

Допрос вел член месткома, кандидат наук, известный своими научными трудами и примерным поведением. Уж кто-кто, а он-то имел моральное право быть ведущим в этом общественном трибунале.

— Верно ли, — обратился он к профессору, — что более двух лет вы поддерживали с этой женщиной (жест в сторону невесты) дружеские отношения?

— Верно, — признался профессор.

— Я бы даже сказал: более чем дружеские?..

— Да, — чуть слышно ответил профессор, и зал взорвался криками: «Громче!», «Неслышно!»

Кандидат наук постучал карандашом по графину:

— Значит, более чем дружеские… Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду?..

Профессор кивком головы подтвердил: понимаю. Он потерянно смотрел в зал, все еще не веря в реальность происходящего. Ему хотелось увидеть хоть одного человека, который встал бы и сказал: «Товарищи, что вы делаете, остановитесь!..»

И он увидел его. Это был тоже профессор, тоже доктор наук — женщина со здравым рассудком и человеческим тактом. Она встала и сказала:

— Товарищи, что вы делаете?! Разве можно так беззастенчиво врываться в чужие спальни? Если нам не жаль коллегу-профессора, то пощадим хотя бы честь молодой женщины, выставленной на публичное осмеяние.

Но из зала закричали: «Неправильно!», «Пусть отвечает!» и еще разные другие слова, выражающие жгучую потребность проникнуть. Да и сама невеста обрела голос, сказала с подкупающей откровенностью:

— Верно, пусть отвечает… Мне нечего скрывать от общественности.

Папа невесты был столь же краток и непреклонен:

— Теперь поздно стыдиться. Пусть женится!

Страсти накалялись. Собрание, затянувшееся за полночь, проходило в обстановке повышенной возбудимости. Раскрасневшаяся невеста, ее родители и друзья не стеснялись пикантных деталей. Затаив дыхание внимала аудитория рассказу о том, как они познакомились, что он сказал, что сказала она, где встречались, когда расстались. И почему.

Потом были прения. Опять встала женщина — доктор наук:

— Разве взрослые люди не вправе сами решать, как им строить свою жизнь? Оба давно достигли совершеннолетия. Не семейные… Если никто никого не обманывал, не шантажировал, не преследовал, не использовал своего положения, — словом, не совершил ничего преступного или безнравственного, то при чем здесь общественность? Или, может быть, я чего-то не понимаю…

— Да, ваши взгляды весьма устарели, — подтвердил следующий оратор, — они не созвучны эпохе. Общественность не может стоять в стороне…

Протокол собрания занимает десятки страниц, рамки очерка гораздо скромнее. Поэтому мне придется перейти сразу к финалу. Общее собрание разделилось на две неравные части. Меньшинство считало это судилище постыдным вмешательством в личную жизнь, большинство же решило, что уж коли профессор два года «водил за нос», «подавал надежды», а потом передумал, то это «вызывает негодование» и «противоречит нормам».

Резолюция была такая: профессора осудить, рекомендовать жениться.

Профессор женился, но на другой. И подал заявление об уходе из института.

Невеста — заводской инженер, недурна собой — тоже вышла замуж. За кого-то из участников обсуждения. Говорят, по любви.

Хотя случай, рассказанный здесь, по своей нелепости кажется уникальным, но вообще-то с беспардонным вторжением суровых «моралистов» в людские души мы встречались и раньше. Обычно такого рода набеги объясняют духовной бедностью, мещанским кругозором и любовью посплетничать, характерной для людей невысокой культуры.

Но тут мы как раз встречаемся с людьми культуры высокой. С учеными, любящими свое дело и ревностно служащими ему.

Институт, о котором идет речь, — солидное учреждение. Мне бы очень хотелось сказать о тематике его работ, об исследованиях, выполняемых коллективом ученых, — это было бы отличным фоном, на котором унылая нелепость «брачной церемонии» выглядела бы особенно контрастно. Но я не рискую даже намеком раскрыть его адрес: боль, которую «обсуждение» причинило герою этой истории, и без того велика. Назвать имена участников и место действия — значит сделать его драму всеобщим достоянием.

Конечно, проще всего было бы предположить, что эти научные сотрудники — специалисты высокого класса, эрудиты и полиглоты — по своей нравственной сути те же мещане, для которых тайны чужой постели куда интереснее тайн мироздания. Но все гораздо сложнее. Мы встречаемся здесь с явным непониманием того, что же такое общественная деятельность, в чем ее смысл, куда должна быть направлена общественная активность.

Наше общество воспитало в людях гражданский темперамент, потребность вникать в дела, которые, казалось бы, с точки зрения обывательской, их не касаются. Хозяйское отношение к тому, что происходит вокруг, — черта, присущая гражданину нашей страны.

Вопрос, повторяю, в том, куда, на что этот общественный темперамент направлен. Как проявляется. В чем.

Недавно пришла ко мне за советом молодая пара: железнодорожный машинист, которому через год предстояло окончить исторический факультет, и бухгалтерша со значком мастера спорта и с явными признаками скорого прибавления семейства. Бухгалтерша уволилась с работы «по собственному желанию», хотя ни малейшего желания увольняться у нее не было. Но не было, как она сказала, и другого выхода: ей «пришили дело»…

Юная финансистка, которая по совместительству была еще «старой» ватерполисткой, пловчихой, лыжницей и бегуньей, не привыкла заковывать тело в панцири и латы. А это, видите ли, шокировало ее коллег женского пола. Тем более что их замечания она встречала улыбкой. Улыбку они рассматривали как отягчающее вину обстоятельство.

Основная же вина была документально подтверждена протоколами, из коих явствовало, какого числа и какого месяца несчастная бухгалтерша пришла на работу: а) в прозрачной блузке, б) в короткой юбке, в) с оголенными плечами. Протоколы были составлены по всей форме и должны были лечь в основу сурового приговора, то бишь решения товарищеского суда.

За бухгалтершей числилось еще одно преступление: с работы ее иногда провожал домой сотрудник планового отдела. А этот сотрудник, увы, был женат. И хотя ни жена плановика, ни муж бухгалтерши — то есть те, кого это действительно касалось, — не взывали о помощи, в святой бой за нравственность ринулись сотрудницы бухгалтерии.

И вот уж полуответственные товарищи с полным сознанием своей высокой миссии полуделикатно выясняют, не плановик ли ненароком отец будущего ребенка? И уже готовится публичное заседание товарищеского суда с приглашением актива из смежных организаций. А возмутительница спокойствия просто уходит с работы. Она резонно решает поберечь нервы. Она предпочитает показаться трусихой, чем позволить грязными пальцами копаться в своей душе.