Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

А кто ответит за попранное человеческое достоинство, за плевки в душу, за нервотрепку по пустякам, за бессмысленно украденные часы работы и отдыха?

А никто. Так уж повелось… Ведь война бушевала «из принципа». Бухгалтерия стала грудью за мораль. Она ополчилась на безнравственность и плохой вкус. И ждала за это не упреков, а грамот.

Что же, может, пора перестать вести войну с плохим вкусом? Может, не надо ополчаться на безнравственность, в чем бы та ни выражалась?

Нет, зачем же! Но невольно вспоминается ответ Константина Федина на коварную анкету одного литературного журнала: «Вести себя надо хорошо. Но надо превосходно знать — что же такое «плохо»?»

Принудительное введение в жизнь, мягко выражаясь, спорных, чисто вкусовых категорий — дело не только бессмысленное, но и вредное. Оно приводит к раздуванию низменных чувств, оживляет мещанские пережитки, искусственно противопоставляет одних людей другим из-за ничтожных, но весьма ядовитых пустячков. Отвлекая от серьезных и достойных внимания проблем, оно создает проблемы дутые, содержание которых справедливее всего назвать нулем. Достаточно вспомнить пресловутую «проблему» бород, или «проблему» причесок, или, еще того хлеще, «проблему» брюк — сначала узких, потом широких, потом дамских.

Помню, я написал маленькую заметочку «Дамские брюки и члены профсоюза» — о том, как «по требованию общественности» была уволена с завода молодая учетчица Валя К. только за то, что она явилась на работу в синих расклешенных брюках. Члены профкома признали это «неприличным», «дурным примером», чем-то еще…

Заметку опубликовали, и в редакцию пришли письма, где сообщалось о событиях очень похожих. Одной работнице, например (трудовой стаж — девять лет), дали производственно-общественную характеристику для поступления в вуз. Характеристика в целом отличная, но есть там и такие строки: «Любит вызывающе одеваться». Весь «вызов» в том, что шила она платья по моде, хотела быть привлекательной, элегантной.

Дело не в моде, а в тех издержках — нравственных, духовных и даже материальных, — которые мы терпим из-за страстей, разжигаемых по совершенно ничтожному поводу; из-за того, что огромная человеческая энергия, разбуженная социально значимой потребностью «не пройти мимо», уходит на действия, которые лишь дискредитируют самый принцип общественного неравнодушия, принцип, ставший нормой нашего общежития.

Не так уж трудно, наверное, подсчитать, причем с достаточной точностью, те прямые убытки, которые принесли наши «общественники» институту, где разыгралась история с женитьбой, а значит — народному хозяйству. Я говорю не о драгоценном времени, потерянном десятками специалистов высокой квалификации. И даже не об интеллектуальной энергии, растраченной впустую. Потеря институтом крупного ученого, руководившего большим коллективом сотрудников, который вел очень важную плановую тему, привела к тому, что тема эта была завершена с опозданием на год. На целый год!.. Представим себе, что это значит в масштабе страны: ведь институтская работа предназначалась для использования на десятках заводах; доход, на который рассчитывали в результате ее внедрения, был заложен в план.

Профессор, разумеется, не остался без работы, его тут же приняли в другой институт — не менее уважаемый, не менее важный. Но ведь такие травмы не проходят бесследно, да и в обычных-то обстоятельствах для включения в новый производственный ритм, новую тематику, новую человеческую среду нужен какой-то разгон. Усилия. Время.

Теперь, когда прошли месяцы, когда боль притупилась, профессор не очень-то склонен ворошить в памяти все, что было тогда. Он замкнут, немногословен, и мои вопросы, я чувствую, причиняют ему страдания. И я стараюсь свернуть разговор, спрашиваю только: как же могли товарищи по работе допустить все это?! Профессор считает, что его научные противники просто-напросто хотели свести с ним счеты, подложить свинью.

Я не думаю, что в данном случае профессор прав. Из многочисленных бесед с участниками и очевидцами этой истории я вынес впечатление, что профессора намеревались женить из самых благих побуждений. «Общественники» не питали к нему никакого зла, они просто исходили из своего представления о порядочности: «дружил» — женись…

Этот прямолинейный и наивный нравственный императив причиняет подчас не только душевные травмы, но и ведет к административным последствиям — вопреки закону.

Мой читатель, молдавский юрист П. И. Довгаль, сообщил мне об одном судебном деле, которое, по его словам, — «отзвук невероятной истории, разыгравшейся в одной средней школе».

Невероятная история состояла в том, что «по селу пошли слухи, будто учительница Г. состоит в связи с учителем М.». Волнующая новость быстро стала достоянием гласности. «Общественность» потребовала объяснений. Учитель М. слухи подтвердил. Заведующий районо «решил за это наказать их административно, но большинство высказалось, чтоб заслушать на совещании аппарата…».

К сожалению, я не знаю в точности, как резвился «аппарат», обсуждая столь необычную тему. Известно лишь, что «председатель месткома и директор школы на совещании подтвердили факт связи Г. и М.

…Все были возмущены и высказались, чтобы уволить Г.». Жена М. — тоже педагог — избила «разлучницу» сумкой по голове на глазах изумленных учеников. Но наказали за это почему-то Г., которая, оказывается, будучи избитой, тем самым «полностью потеряла педагогический авторитет в учительском коллективе, перед учащимися и общественностью села» (приказ по роно). Все это — цитаты из материалов судебного дела.

Уволенная Г. вступилась за свою честь и стала добиваться восстановления на работе. Добилась: оказалось, что супруги М. в личных целях оклеветали Г., призвав на помощь «общественность». И было преуспели: соблазнившись счастливой возможностью покопаться в чужом белье, ретивые моралисты ни за что ни про что осрамили порядочного, немолодого уже человека.

Справедливость, разумеется, восторжествовала, но фиктивная «аморалка» обошлась государству в 679 рублей 98 копеек: эту сумму пришлось возместить Г. за вынужденный прогул.

Итак, общественность посрамлена… Послушайте, ну какая же это общественность? Если кто-то решает использовать уважаемые, высокочтимые у нас понятия и институты, добиваясь неправой цели, то пусть не ослепит нас магия громких слов.

Огромный потенциал, заключенный в общественном неравнодушии, должен служить стране, служить народу. Чтобы с тем же рвением, с той же самоотдачей, с той же пристрастной заинтересованностью, с какой порою копаются в альковных секретах, боролись бы за укрепление государственной дисциплины, ответственное отношение к порученному делу, боролись с рвачеством, местничеством, бюрократизмом — со всем тем, что мешает нам жить и против чего общественность может — и должна! — выступать страстно, гневно и веско.