Аркадий Ваксберг - У крутого обрыва

Все это сильно смахивало на новый «психологический эксперимент», задуманный и поставленный Ангелиной Кузьминичной в отместку за провал предыдущего. Но нет: проверка, которая впоследствии была проведена по моей просьбе, убедительно доказала полную ее непричастность. После увольнения и безуспешной попытки восстановиться через суд Ангелина Кузьминична отбыла в далекие края, порвав все прежние связи. Ее алиби (сам собой напрашивается юридический термин) было установлено неопровержимо.

Значит, что же — на этот раз обошлось без Ангелины? И суд над учителем истории — не ее рук дело? Вот в это я никак не поверю. То, что ею посеяно, дало всходы и, боюсь, прорастет еще не единожды. Отзвуки бури, которая по воле незадачливого психолога сотрясла стены училища, мы услышим и через много лет, когда войдут в жизнь воспитанники нынешних его воспитанников. Войдут с теми взглядами на мораль, на отношения между людьми, на понятия о добре и зле, которые их будущие педагоги усваивали на уроках от некоторых учителей, а затем применяли «на практике»…

Суд не пошел на поводу у юных борцов за нравственность, не поддался их домыслам, не клюнул на демагогию, распаленную богатым воображением и мелкой корыстью, столь зримо обнажившейся в ходе процесса. Учитель оправдан, но как же ему работать дальше? Как посмотрит он в глаза своих коллег? А в глаза учениц? И не будет ли он теперь обходить их стороной, поддастся ли искушению улыбнуться или посочувствовать горю?

Учитель оправдан, но как наказать зло, породившее этот процесс?

1976

Грустно писать об этой истории. Не только потому, что в основе ее лежит горе. И не только потому, что публичное вторжение в чужую беду всегда таит в себе какую-то неловкость. Но и потому еще, что — я хотел бы сказать это сразу — все, буквально все участники драмы, как бы ни были велики их ошибки и прегрешения, не могут не вызвать сочувствия.

Меньше всего мне хотелось бы выступить в роли судьи, раздающего всем сестрам по серьгам. Или обвинителя, бичующего пороки. И даже защитника, заслоняющего слабого от ударов судьбы. Любая из этих трех позиций правомерна для публициста. Но история, о которой пойдет речь, всего менее, как увидит читатель, способна вызвать судейскую объективность, обвинительный пафос или защитительную страсть. История эта — лишь материал для раздумий, конфликтная ситуация, в которой обнаженно и остро проявились некоторые актуальные нравственные проблемы.

Вот почему она имеет право на общественное внимание. Тривиальная история о том, как один молодой человек не мог примирить чувство с долгом, как искал он выход из этой драматичной коллизии — и не нашел.

Виктору 28 лет, он жил во Владивостоке, куда уехал работать, получив диплом ленинградского вуза. Там, вдали от дома, он встретил женщину, почти сверстницу, которой тоже было одиноко и неуютно, потому что и ее дом остался за тысячи километров. Она приехала на Дальний Восток из Ивановской области к мужу, но жизнь не сложилась, муж ушел, а она успела привязаться к этим краям, обратно, домой, уже не тянуло, а тут еще встретился Виктор, они подружились, сблизились — ничем не связанные, взрослые люди, свободно распоряжающиеся самими собой. Не было в этой связи ничего постыдного, безнравственного, порочного — они не таились, сослуживцы и знакомые воспринимали ее, эту связь, естественно и просто, как и подобает воспринимать подобные вещи людям морально чистым, духовно здоровым, лишенным ханжеской демагогии и чуждым примитивных нравственных схем. Ибо «греховность» связи, если, повторяю, идет речь о людях свободных, есть только в обмане, когда ради достижения маленьких целей щедро бросаются на ветер фальшивые слова, когда раздаются клятвы и обещания, которые заведомо не осуществятся.

А тут не было ни обмана, ни обещаний, взрослые люди, не обремененные никакими обязательствами перед кем-то третьим, поступили так, как им хотелось, как диктовали им их представления о порядочности и долге. Людмила — так звали эту женщину — не сделала ничего, чтобы расторгнуть свой брак и тем самым создать условия для возможного «оформления» новой семьи. Не сделала и после того, как стало ясно, что вскоре явится на свет новая жизнь…

Возможно, она ждала, когда сам Виктор предложит ей это. Скажет: «Разводись наконец, чтобы мы смогли поскорей расписаться». Ждала. Но не дождалась.

Дурно он поступил? Непорядочно? Я обещал никого не «судить», но, как видно, оценивая поступки людей в подобных ситуациях, попросту невозможно избежать «приговора». Тем более что есть обычай, и он категоричен: женись…

Но никто еще не доказал и никогда не докажет, что жениться вопреки желанию нравственней, чем от этого воздержаться. Не говорю — без любви: известно немало семей, где брак поддерживается не чувством, а привязанностью, уважением, общими интересами, глубоким убеждением в необходимости этого союза, наконец, совместно прожитыми годами — огромным пластом жизни, проведенной рядом, пластом, который не вычеркнуть, не забыть. Но, как бы там ни было, в этих случаях всегда есть желание, добрая воля — то, без чего брак лишается всякого смысла. Недаром же во все времена и у всех народов последний и главный вопрос, который задавали жениху перед «венцом», был недвусмысленно ясен: «Х о ч е ш ь ли ты взять ее в жены?» И, естественно, — невесте: «Х о ч е ш ь ли стать его женой?»

Не любишь ли — хочешь ли?.. Ибо, если женишься не любя — это дело твоей совести. Если же — не желая, то этот союз аморален по всем божеским и людским, нравственным и юридическим законам. Аморален, поскольку целью брака является создание семьи. Жениться, не желая ее создать, — поступок абсурдный, бессмысленный, лишенный какой бы то ни было нравственной основы, тем более — в обществе свободных и равных людей, где превыше всего — достоинство и честь человека.

Ну, хорошо, а как же третий — тот, кому предстоит появиться на свет? Разумеется, женщина, пожелавшая в подобной ситуации иметь ребенка, сознательно принимает на себя все бремя забот о нем, все то, что неизбежно сопряжено с его воспитанием и ростом — без семьи, без налаженного быта. Принимает, ни на кого не сетуя и не предъявляя ни к кому никаких претензий.

Государство позаботилось о том, чтобы материнство было только свободным и желанным. Рождение ребенка — осознанный шаг, на который женщина решается, все взвесив, все обдумав, предвидя последствия во всей их сложности и перспективе.

Но так уж устроен свет, что мужчина, если он порядочен и честен, всегда чувствует бо́льшую ответственность за судьбу будущего ребенка. Это он должен позаботиться о крове, об условиях, в которых ребенку предстоит расти. Никто не может ему навязать брак. Не всегда его можно понудить, чтобы оказывал моральную и материальную помощь. Но чувство ответственности, сознание своего долга, мужское достоинство, наконец, повелевают ему сделать больше, чем он д о л ж е н.