Питер Эверетт - Прогнившие насквозь [Тела и незаконные дела в главном морге Великобритании]

Итак, я остался. По уши в бумажной работе, я наблюдал за тем, как проходил ремонт. Казалось, все складывалось весьма неплохо, пока в один прекрасный день не произошло нечто невероятное. Наш старый пол сняли, чтобы сделать новый из эпоксидной смолы. Жидкую смолу залили и оставили на ночь сушиться. Я включил охранную сигнализацию и запер здание, откуда был рад убраться из-за едких испарений. На следующее утро, придя на работу и открыв дверь морга, я увидел на застывшем эпоксидном полу отпечатки босых ног. Они вели по прямой, от первого холодильника морга к секционной, – расстояние было метров десять. Это не поддавалось никакому логическому объяснению: стены были высокими, никаких окон. Отпечатки вели только в одном направлении. Даже воздушному гимнасту не удалось бы вытворить нечто подобное без вспомогательного оборудования. Объяснить случившееся так и не удалось, и четверо рабочих, увидев это своими глазами, собрали инструменты и отказались возвращаться в здание.

На время ремонта моргу пришлось перенести свою деятельность в другое место, но меня отказались пускать туда.

С того самого момента одна катастрофа сменяла другую. Стены коронерского суда были местами покрыты деревянными панелями в викторианском стиле, часть из которых рабочие случайно сожгли паяльной лампой. Вскоре после этого я сидел у себя в кабинете, как вдруг появился сам коронер, доктор Гордон Дэвис, – чрезвычайно редкий гость в морге.

– Что случилось? – спросил я.

– Эти уроды забрали из суда мою лампу!

И действительно, антикварную медную лампу, которая прекрасно работала более пятидесяти лет, убрали и заменили на новую, из дешевого пластика. По задумке производителя пластик должен был выглядеть как антикварная медь (однако на деле даже близко не был на нее похож). Вместе с другими работниками суда я запрыгнул в мусорный контейнер и обыскивал его, пока мы не нашли старую лампу, которая тут же была возвращена на стол доктора Дэвиса.

Два месяца спустя совет объявил, что мы готовы вернуться к работе. Первым в отремонтированном здании мы вскрывали тело полуторамесячного ребенка – случай просто ужасный. Пассажир раннего утреннего поезда, прибывшего на вокзал «Лондонский мост», увидел, как молодая мама засовывает в рот своему маленькому ребенку салфетки. Сойдя с поезда, он позвал на помощь. Показавшийся поблизости полицейский, который в тот момент был не на дежурстве, схватил ребенка и побежал с ним до расположенного неподалеку отделения неотложной помощи больницы Гая, где по его прибытии врачи констатировали смерть ребенка.

Итак, у нас на столе лежал ребенок, а через какое-то время пол под нами оказался по щиколотку залит водой. Мы пытались продолжать вскрытие, но пол был скользким, словно покрытая жиром полированная сталь. Поскользнувшись, профессор Джонсон перевернул в воздухе поднос с инструментами для вскрытия, и мы все пригнулись. Я позвонил доктору Уэсту, в то время как насквозь промокший профессор Джонсон стремительно выбежал из секционной, чтобы переодеться. Строители каким-то образом умудрились напортачить с заливкой эпоксидной смолы, из-за чего через нее теперь просачивались грунтовые воды. Морг снова закрыли, пол поменяли, но после открытия, когда мы поместили тело жертвы убийства (женщине нанесли восемьдесят шесть ножевых ранений среди бела дня – убийцу так и не поймали) на пол, чтобы сделать снимки, физиологические жидкости тела вступили в реакцию со смолой, настолько сильно этот пол испачкав, что его пришлось менять в третий раз.

Каждые семь с половиной минут воздух в секционной должен обновляться. К сожалению, установленная во время ремонта система успевала в два раза меньше.

Была установлена новая система освещения, но свет от нее оказался настолько тусклым, что нам с Пэтом пришлось бежать в магазин и покупать шесть напольных светильников, чтобы было видно хотя бы столы. Система отопления также оказалась сущим кошмаром, не справлялась со своей задачей. Нам снова пришлось отправиться за покупками – на этот раз за нагревателями на сжиженном бутане. Тем не менее все это меркло на фоне дорогостоящей системы вентиляции.

Воздух в секционной должен был полностью обновляться восемь раз в час; новая система успевала сделать это только четыре раза. Таким образом, и без того серьезная проблема просачивания зловонного запаха в коронерский суд еще сильнее усугубилась. Совет пытался сделать вид, что это лишь временные проблемы; в конце концов, проект обошелся им в сотни тысяч фунтов, и никто не хотел отвечать на неудобные вопросы вышестоящего руководства. Я подавал своему начальству одну докладную записку за другой, однако ничего не менялось, поскольку начальники не хотели, чтобы кто-то узнал еще об их некомпетентности.

Тем временем нам пришлось открыться и вернуться к полной загрузке. Столько необъяснимых и подозрительных смертей Лондон не видал никогда, и наши коллеги в других моргах города с трудом справлялись с наплывом новых тел. Нам пришлось взяться за дело, даже если это и означало необходимость терпеть смрад в холодных и влажных помещениях. Нас сразу же попросили забрать тела из Ламбета и Уондсворта, где морги были гораздо меньше и с наступлением суровой зимы оказались завалены трупами. Руководство в Саутуарке еще и призывало другие районы отправлять нам свои тела – за каждого принятого покойника мы получали кругленькую сумму.

Стресс начинал давать о себе знать. Из-за недосыпания и отсутствия поддержки со стороны совета я постоянно был раздражительным. В то же самое время я был полностью помешан на работе и не позволял ничему помешать выполнению моих обязанностей, включая собственную семью.

Через несколько дней после открытия, едва я успел прилечь, как меня вместе с профессором Джонсоном вызвали в парк Далуич, где нашли утопленника. Детектив, прибывший на место, поначалу подумал, что это может быть убийство, но мужчина был раздет, и в ходе осмотра прилегающей территории с фонариками мы обнаружили стопку аккуратно сложенной у ограды одежды. Профессор Джонсон заключил, что убийца вряд ли бы стал складывать одежду жертвы, – наиболее вероятной причиной смерти был суицид по невыясненным мотивам.

На следующее утро ни свет ни заря дверь в спальню наотмашь распахнулась, и мой возбужденный четырехлетний сын запрыгнул ко мне в кровать, смеясь от восторга.

– Ради всего святого, что ты делаешь?! – заорал я. – Проваливай!

Выйдя спустя какое-то время из спальни с мешками под глазами, в мятой пижаме и с растрепанными волосами, – выглядел я, словно оказался в центре урагана, – увидел заплаканного сына, сидящего за обеденным столом, на котором лежала открытка с подарком. После нескольких секунд раздумий до меня наконец дошло: это был мой день рождения!